АВТОРА этой статьи, Вадима КАЗАКОВА, нет нужды лишний раз представлять саратовским читателям: после недавнего выступления по нашему телевидению в программе "Пятый канал", после его интервью областному радио и всесоюзной программе "Маяк" о "неформальном" журнале фантастики "АБС-панорама" (к выходу которого В. КАЗАКОВ имеет самое непосредственное отношение) хорошо осведомлены все те, кто интересуется НФ литературой. "АБС-панорама" ныне имеет много читателей за пределами области и даже других республиках, публикации этого "фэнзина" отличаются глубиной, серьезностью, содержат много новой информации. Его сегодняшний оппонент, писатель-фантаст А. П. КАЗАНЦЕВ тоже хорошо известен как своими романами, так и своей деятельностью в качестве публициста, рецензента и постоянного автора молодежных изданий. Долгие годы фигура того автора оказывалась как бы "вне критики": редакторы предпочитали вычеркивать из статей критиков истинные, а не приглаженные оценки его творчества. Титул "старейшего фантаста" как бы перекрывал дорогу многим из тех, кто хотел бы возразить этому писателю. Между тем точка зрения А. П. КАЗАНЦЕВА на НФ литературу хорошо известна из множества его статей (в том числе и опубликованных совсем недавно). Поэтому сегодня мы выслушиваем другое мнение. Слово - В. КАЗАКОВУ.
С недавних пор у нас стали очень модны запоздалые объяснения в любви. Бывшие ответработники умиленно вспоминают, сколь неустанно - задолго до апреля 85-го! - бились они за прогресс и демократию, сколь нежно относились а душе к бардам и абстракционистом. А помните, как экс-председатель Госкино обнародовал свою сердечную приязнь к режиссуре Тарковского? Совсем неожиданные друзья и соратники объявляются теперь у Шукшина, Домбровского, Галича... Прочитав статью А. Казанцева "Нигде или здесь?" в молодежном журнале "Студенческий меридиан", 1989, № 11, я понял, что родилось еще одно большое и светлое чувство: Александр Петрович полюбил антиутопическую литературу. Сегодня уже не принято ходить в сабельные атаки на "пасквили" Замятина, Оруэлла или Хаксли. Возникло мнение, что классику надо любить. Правда, для желающих есть еще возможность устроить набег на повести Стругацких или на фантастику Аксенове и Войновича, но сам термин "антиутопия" идеологической непристойностью больше не считается. Александр Казанцев всегда был очень восприимчив к насущным задачам момента, оттого и романы его беспрестанно модернизируются. Даже еще довоенный "Пылающий остров" (первая и до сей день лучшая книга Казанцева) - и тот не обрел покоя. Один благожелательный литератор хорошо уловил суть этих доработок, когда написал, что в 1978 году вышел "обновленный вариант романа, где международная обстановка была приведена в соответствие с коллизиями фабулы" (именно так, а не наоборот!). А вот оценка более серьезного исследователя: "Стремлением во что бы то ни стало идти "в ногу" с модой писатель пришел в противоречие с тем самым здравым смыслом, верность которому больше всего старался сохранить... В сущности, ему следовало заменить всю старую технику, т. с. написать новую книгу..." (А. Бритиков). "Старая техника" лезет в глаза и в новой статье А. Казанцева, посвященной некогда спальному, а ныне чрезвычайно популярному роману И. Ефремова "Час Быка". Чтение статьи - воистину прогулка по давно знакомым, вдоль и поперек изъезженным дорогам. Уже привычно отмечаешь, как внимателен Александр Петрович к себе и к своих книгам, как настойчивы все эти "мы с Иваном Антоновичем", "мы выступали", "мы столкнулись"... Чеховская "Душечка", ау! "Завтра мы с Ваничкой ставим "Орфея в аду", приходите..." Тут уж не удивишься, что как-то раз Казанцев объявил одно из предисловий, написанных Ефремовым, своим сочинением... А вот и старый знакомый, "американец Адольф Спедельдог", он же Аллаф Стебельдог. Этого литератора, "автора первого романа об атомной войне", А. Казанцев сотворил еще в 1960 году, снабдил романом "Последние и первые люди" и объявил жертвой происков ФБР, преследовавшего беднягу за слишком точное предсказание рецепта приготовления атомной бомбы. К реальности эта не единожды рассказанная история относится лишь в том смысле, что первый роман об атомной войне написал в 1913 году Уэллс, "Последние и первые люди" сочинил англичанин Олаф Стэплдон, а конфликт со спецслужбами США вышел у издателей рассказа К. Картмилла "Крайний срок". Были письма читателей, была реплика в печати, но "Адольф Спедельдог" уверенно разменивает четвертый десяток. Перечитывая иные пассажи А. Казанцева, испытываешь странное ощущение. Вроде бы все похоже; и роман "Час Быка" хорош, и травля его была немилосердной, и Казанцев считался творческим другом писателя... Но вот представить Александра Петровича в роли человека, защищающего социальную фантастику от своры застойных гонителей, - никак не получается. Слишком памятны совсем иные выводы и оценки, на которые Казанцев был тек щедр и скор в давние и не совсем давние годы. Теперь Александр Петрович сообщает, как велик оказался вклад антиутопий "в общенародную борьбу за перестройку". Теперь он гордится тем, как "Ефремов в своей "антиутопии" под видом чужепланетного общества вскрыл и обнажил тщательно скрываемые язвы нашего устройства". Теперь он не прочь одобрить "Возвращение со звезд" Лема, предупреждавшего о тупиках общества, где "каждому по потребности". Теперь, рассуждая о книге Замятина, он признает, что "роман отрицает нашу цель не больше, чем любая, пусть злая, но талантливая карикатура", а "карикатура не ОТРИЦАНИЕ, в художественный прием". Все эти утверждения справедливы. Но в устах А. Казанцева, старейшего научного фантаста, лауреата и члена редколлегий, признанного лидера совета фантастов при издательстве. "Молодая гвардия", эти правильные слова звучат нестерпимой фальшью. Да, лишь у немногих в пору повального "одобрямса" достало сил и чести открыто противостоять Системе или хотя бы не отягощать совесть заведомой ложью. Сегодня нсгеже требовать задним числом массовых прозрений и публичных покаянии. Но не забыть бы и прекрасную формулу о "молчальниках" и "первых ученика"" - о тех, кому выкручивали руки, чтобы лишить голоса, и тех, кто "радостно и отлично" заламывал руки другим. Покорно участвовать, пряча глаза, в судилище над Пастернаком - грешно. Но стократ хуже и непростительнее - с упоением подвергать и без того чудовищный "приговор" еще более диким уточнениям. Судя по стенограмме этого неудобозабываемого собрания ("Горизонт", 1988, № 9), честь авторства одной из самых ярких "поправок" принадлежит А. Казанцеву... Он все время с кем-то боролся. В начале 60-х - "против абстрактности в научной фантастике" (так называлась его статья), за реанимацию фантастики популяризаторской. В середине 60-х - с некоторыми зарубежными произведениями в "Библиотеке современной фантастики" (где сам Казанцев был представлен в точном соответствии со своими заслугами в послевоенной фантастике - одним рассказом). В 70-е он искоренял отличающиеся от собственных (а значит - неправильные) взгляды на цели и задачи фантастической литературы, обвинял Лема, Стругацких и других мастеров социальной, философской фантастики в проповеди "надклассовой, надгосударстченной позиции", в том, что избранный ими "псевдонаучный метод исследования будущего никак не уживается с задачами советской литературы и прямо противоречит основам марксистской философии". Позднее и этому добавились совершенно прозрачные намеки на пособничество идеологическим противникам - вплоть до связей с ЦРУ... А какая великолепная уверенность в своей непогрешимости отличала эти обличения! Какая убежденность в своем праве всегда и везде выступать от имени и по поручению всех советских читателей! Надо ли было опровергать эти призывы к "оргмерам"? Для нестоящей литературной критики тут нет вопроса: "Мастерство и идейность связаны неразрывными узами, для фантастики эта истина так же свята, как для всех остальных жанров. Иная позиция автоматически выводит ее за пределы художественной литературы" (В. Ревич). Рассуждениям о том, что есть вещи поважнее литературного мастерства, лучше всего противостояла сама Литература. Настоящая, без игры с читателем в поддавки. Пока А. Казанцев обогащал в своих романах образ врага внешнего и развивал в своих статьях образ врага внутреннего, пока он предсказывал на десять лет вперед принцип работы лунохода и призывал к реальным урокам из произвольных гипотез (вроде гибели планеты Фаэтон) - братья Стругацкие, В. Михайлов, В. Бабенко, В. Рыбаков и другие талантливые фантасты шли в своих исканиях совсем другой дорогой - к Человеку и его месту в мире. Годы шли - лозунги не менялись. Ничего, что превосходило бы старый-престарый "Пылающий остров", Казанцев так и не написал. Он по-прежнему считал, что самая насущная задача фантастики - "прививать молодежи техническую романтику". Он упорно выделял в фантастике "главное направление", "танковый корпус", который способен "на прорыв фронта идейной борьбы". Он, верный своим пристрастиям, помогал единомышленникам тиражировать облегченно - примитивные сочинения, но продолжал зорко оберегать читателей от фантастики яркой и новаторской; Печально знаменита история со сборником волгоградцев Лукиных, судьбу которого в 1984 году решила внелитературная по самой сути своей рецензия Казанцева ("Что хотели показать Лукины? Безысходную глупость среднего советского человека?"). В себе рецензент по-прежнему не сомневался: "Мне, старейшему из фантастов, приходится, не складывая идеологического оружия, постоянно бороться со всеми от твердой позиции партийной литературы..." Александр Петрович "и поныне за правду воюет". Времена наступили сложные. То читатели "Книжного обозрения" вопрошают, скольких подписчиков "Роман-газеты" чтение "Купола Надежды" Казанцева навсегда отвратило от фантастики. То в "Науке и религии" пытаются все же понять, кому было выгодно вздорные фантазии о Тунгусском метеорите на протяжении десятков лет именовать научной гипотезой. То офицер Советской Армии С. Волков и его товарищи недоумевают, почему в "Молодой гвардии" так аккуратно переиздаются романы Казанцева, "отнюдь не свидетельствующие о возросшем писательском мастерстве автора" ("В мире книга). Приходится отвечать новоявленным оскорбителям, осваивать перестроечную фразеологию, проклинать "деятелей, вообразивших, что в пору гласности можно половить рыбку в замутненной демократии", предполагать у критиков "вымышленные псевдонимы", доказывать ценность своих "антиядерных" романов одной лишь актуальностью их темы, соответствием социальному заказу и, конечно, быть всегда готовым "как и прежде, воспитывать молодое поколение"... Справедливости ради надо сказать, что критику в адрес фантастики издательства "Молодая гвардия" Александр Петрович приравнивает к личному оскорблению. Разумеется, у Казанцева (да и у всей нынешней "молодогвардейской" фантастики или, по меткому определению критика, "нуль-фантастики") есть свой круг читателей. Кому-то, видно, еще не надоело читать про укрепление мира с помощью атомного подводного солнца, про террористов, прячущих мину в горб и убивающих отравленным ногтем, про сексапильную шпионку-аристократку, на поверку оказавшуюся замаскированной коммунисткой, про влияние инопланетян на французскую культуру 17-го века, про значение Бермудского треугольника в борьбе с происками реакционных монополия и так далее. Не каждый ведь считает, что "думать - это не развлечение, а обязанность". Да и хорошую книгу при нашем безрыбье не так просто заполучить... Что ж, если пишущие подобную фантастику по другому не умеют и не хотят - пусть пишут. Читатели рано или поздно разберутся. Но иногда очень хочется обратиться к ветеранам "борьбы за право писать плохо" с единственной просьбой - отойти как можно дальше от ими же многократно оплеванной, высеченной и распятой социально-философской, подлинно литературной фантастики - и не пытаться изображать доверительные с нею отношения. Нечестное это занятие - использовать для собственного пьедестала не тобою построенное. Как говорится, "вес здесь не стояло". Вот только не слишком ли многого я хочу?
Геворкян Э. Чем вымощена дорога в рай? Брандис Е. Л. Н. Толстой иллюстрирует Жюля Верна Перельман Я. Можно ли стать невидимым? Халымбаджа И. Одиссея доктора Подсосова Петухова Е., Чёрный И. Современный русский историко-фантастический роман
|
|
|
||