БУДУЩЕЕ: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА..,

Любители фантастики в Саратове и за его пределами с нетерпением ожидают выпуска "Теории невероятности"... "ЗМ" все интереснее, но где же фантастика? Почему не печатаете "Теорию..."! Ведь "ЗМ" - единственный печатный орган, где клуб любителей фантастики может выступать. Странице фантастики нужно отдавать лист, а не страницу, и регулярно, как раньше, а не от случая к случаю. В самые тяжелые годы гонений КЛФ "Теория невероятности" выстояла и продолжала функционировать, а сейчас что! "Заря молодежи" станет еще более популярной, если в ней будет постоянная рубрика фантастики.

Олег СВЕРДЛОВ, 16 лет.

Будущее - вчера

Может ли быть у будущего прошлое? Может. Более того, оно светло и прекрасно: это история утопии. "Старый Морис, добродетельный Томас, Беллами, Блечфорт и вы, другие и милые утописты. Ваши одинокие мечты стали всеобщим убеждением, величайшие дерзания - официальной программой и повседневной обыденностью... Довольны ли вы, пионеры утописты?" Таким обращением к Томасу Мору, Ульяму Моррису, Эдварду Беллами - "классикам" социалистической утопии - открывается повесть "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии" ^* ее автором - выдающимся русским ученым-экономистом и писателем Александром Васильевичем Чаяновым. Именно это "Путешествие" станет отправной точкой к нашему путешествию-размышлению в страну Утопии.

Но почему именно повесть А. В. Чаянова? Не только потому, что мы сейчас испытываем какие-то сложные чувства к "потаенной" литературе, возвращаемой нам только сегодня. Не только потому, что в 1988-м мы отмечаем 100-летие со дня рождения бывшего "кулацкого идеолога" и "вредителя", а ныне - признанного во всем мире ученого и писателя. Судьба "Путешествия", на мой взгляд, яркое и убедительное доказательство необходимости более внимательного отношения и практического интереса к самой утопии, пусть даже часто несбывшейся (или даже, в первую очередь, к несбывшейся. Ведь особенно важен ответ на вопрос: почему не сбылось?).

Но сначала напомним кратко содержание повести.

Итак, 1920 год. Главный герой - Алексей Кремнев, довольно крупный "функционер" (как бы сейчас сказали) одного из немногочисленных еще тогда ведомств, начитавшись Герцена, необъяснимым образом попадает в Москву будущего. Перед ним - страна крестьянской утопии, своеобразное воплощение мечты российской деревни о "Стране Муравии". Кремнев знакомится с "чудесами" Москвы и Подмосковья. Затем его принимают за "германского шпиона", сажают в тюрьму. Тем временем вторгшиеся германские войска разбиты за один день (!) с помощью "метафор" - приспособлений, благодаря которым управляют дождями и ураганами. Кремнева отпускают. Ему тоскливо и одиноко. Конец первой части. А второй так никогда и не было...

Спросите: что же тут интересного? Да, повесть лишена занимательности сюжета, может показаться скучной. На первый взгляд, фантазия писателя, рассказывающего о жизни в 1984 году, бледновата. Москва будущего у Чаянова - это просто современный ему или даже дореволюционный быт и привычки: автомобили, аэропланы, конные экипажи, половые в трактирах, чемпионат по игре в бабки, "сарафаны с кринолинами", вместо дискотек - "польки под гармошку" и "романсы на стихи Державина". Никто не ворует ("нет надобности") - утопия, чистая утопия!

Внешне все так. Но при таком подходе мы не заметим в повести самого главного: самой утопии. Не угадал... Но как НЕ угадал! Местами даже кажется: какая-то загадочная сила, вооружившись повестью Чаянова, стала впоследствии возводить реальные очертания здания Социализма, меняя в действительности все придуманное (или угаданное?) утопистом на прямо противоположное. Почти все, от мелочей до самого главного.

У Чаянова - в Москве "будущего": стоят целехонькими Сухаревка и Китайгородская стена, а "Метрополь" сломали. В действительности все было наоборот, и в речи Н. Булганина на одном из многочисленных собраний в 1937-м вставала другая жизнь, иная реальность: "Нам нужны большие дерзания... Когда мы ломали Иверскую часовню, многие говорили: "Хуже будет". Сломали - лучшее стало. Сломали Китайгородскую стену, Сухареву башню - лучше стало... (Смех, аплодисменты)".

У Чаянова - в начале 30-х гг. "Режим путем медленной эволюции становится все более и более крестьянским". В действительности: 1930 год - год "великого перелома", крах крестьянской мечты о "Стране Муравии". В том же году арест, суд и начало "небытия" сроком в 57 лет для самого А. В. Чаянова.

У Чаянова 1934 год - переход власти путем завоевания большинства во ВЦИКе крестьянской партии, принимающей "декрет об уничтожении городов свыше 20 тысяч жителей". В действительности - начали пустеть деревни и села, продолжался массовый отток населения в города, на гигантские стройки...

Наконец, 1984 год - Москва будущего, а для нас уже прошлого: любопытнейший памятник великой русской революции (а заодно еще один факт для будущих обвинений Чаянова): на пьедестале стоят, обнявшись, три скульптурные фигуры: Ленин, Керенский и Милюков. На барельефах: Рыков, Коновалов и Прокопович... Одним словом, все вместе: большевики, меньшевики, эсеры, кадеты и октябристы. "Для нас в исторической перспективе они сотоварищи по одной революционной работе..." - объясняют удивленному Кремневу.

Согласитесь, что для нас, успевших привыкнуть к понятию "социалистический плюрализм", - подобный памятник - это слишком (тем более, например, что в Саратове к реальному 1988 году не то что памятника, улицы пока нет, таблички, посвященной памяти нашего замечательного земляка-большевика и главы Советского государства в течение 7 лет Алексея Рыкова). А вот для Чаянова принцип плюрализма оказывается одним из решающих в жизнеустройстве будущего, определяющим все - от бытовых мелочей до территориального устройства мира. Вопросы экономики в "1984" А. В. Чаянова решаются на кооперативных началах (даже "Гамлет" играется в Кооперативном театре), а политики - на 9/10 "методами общественными: различные общества, кооперативы, съезды, лиги, газеты, другие органы общественного мнения" и т. д. "Принципиальные вопросы решаются съездом Советов с предварительным обсуждением на местах, таким образом, народные массы наиболее втянуты в государственное творчество, и в то же время обеспечивается гибкость законодательного аппарата". Это у Чаянова. До принятия XIX партконференцией резолюции "О демократизации советского общества и реформа политической системы" - 68 лет. Неужели такая утопия, выдвигающая и отстаивающая животрепещущий тезис о "непосредственной ответственности всех органов власти перед теми массами и учреждениями, которые они обслуживают", - такая утопия нам не нужна, неинтересна и скучна?!

Да, повесть Чаянова трудно отнести к вполне социалистической утопии. Но это - общедемократическая утопия, впервые в практике русской общественной мысли увидевшая будущее в развитии именно политической системы Советов, пусть даже и с идеализацией мелкотоварного крестьянского хозяйства и общинных традиций. Несомненен демократический, общегуманистический заряд повести, несомненно то, что во многом идеалы страны "крестьянской утопии" Чаянова и наши идеалы сходятся. Ведь чаяновское "углубленна содержания человеческой жизни", "интегральная человеческая личность" - это и есть знаменитое: "Все во имя человека! Все для блага человека!"

Будущее - сегодня

Сейчас перед нами произойдет чудесное превращение: то, что у Чаянова не должно существовать в будущем, станет нашей, увы, реальностью, той действительностью, от которой мы начинаем отказываться только сейчас. "В прежние времена весьма наивно полагали, что управлять народнохозяйственной жизнью можно, только распоряжаясь, подчиняя, национализируя, запрещая, приказывая и давая наряды, словом, выполнять через безвольных исполнителей план народнохозяйственной жизни". Но "экономическая политика есть прежде всего искусство осуществления, а не искусство строить планы". Нет, это не выступление академика Абалкина на XIX партконференции - это все то же "Путешествие". И, увы, к далеко не к прежним временам все это можно отнести.

Чаянов: "Система коммунизма насадила всех участников хозяйственной жизни на штатное поденное вознаграждение и тем лишила их работу всяких признаков стимуляции. Факт работы, конечно, имел место, но напряжение работы отсутствовало, ибо не имела под собой основания. Отсутствие сказывалось не только на исполнителях, но и на организаторах производства, ибо они, как и всякие чиновники, были заинтересованы в совершенстве самого хозяйственного действия, в точности и блеске работы хозяйственного аппарата, а вовсе не в результате его роботы".

Стоит добавить только одно слово: "сталинская" система - и забываешь, что перед тобой произведение, появившееся на свет не в 1983 году, а опубликованное в 1920-м, в преддверии нэпа, о вероятной и подлинной судьба которого мы столь яростно спорим сейчас. Спорим, страшась - часто не отдавая себе отчета в том! - повторения этой судьбы дуя курса перестройки и гласности. Может быть, поэтому мы сейчас так неохотно заглядываем в будущее, что слишком много видим в настоящем от прошлого?

И сейчас, когда уже навсегда исчезли "чистые" классовые утопии - "Муравия" (крестьянская) и "Пролетария" (рабочая), жива в умах другая утопия, уничтожившая их, отбросившая и нэп, - утопия "государственного социализма". Именно этот, страшноватый вид утопии и начал реализовываться в конце 20-х. И на долгих полвека основой нашей жизни стали "сталинские" представления о социализме (название условное: эти представления в той или иной мере разделяло большинство населения), выдержанные в казенно-обывательском духе. Заложенные в систему ценностных координат нашего общества 30-х - первой половины 80-х годов, они во многом и определяли, и двигали нашу - реальную, действительную, всамделишную - жизнь.

Логической точкой и законченным выражением этих утопических представлений стало время так называемого "застоя" - своеобразный "мещанско-бюрократический рай": "водочные реки, бумажное берега". (Для многих жителей этого "рая" ИХ социализм был ограничен только временными рамками: сначала с 11 до 7, а потом - с 2 до 7; в идеал - он же средство существования - все время дорожал, но только в буквальном смысле). Именно этот рай - почти совершенное воплощение "сталинской" утопии (или антиутопии - как кому нравится). Оказалось, что многочисленные жертвы и лишения были как раз во имя ТАКОГО социализма (он оказался "застойным" хотя бы потому, что потолок развития данной системы, данных идеалов был практически достигнут, почти все ресурсы для дальнейшего развития исчерпаны. Но не все - и потому во многом закономерны трудности пережигаемого нами переходного периода). Этот "рай" был не только мировоззрением, но и целым мирозданием: со своими "садами Эдема" (с коллекциями дач, лимузинов, марочных вин и правительственных наград "к дням рождения", которые, похоже, были не один раз в году). Было свое "чистилище" с набором "сильнодействующих средств" ("сильных" настолько, что, очищая литературу от "диссидентов", дочистились до признания шедеврами развесистой конъюнктуры). Имелся даже свой "ад" (Люцифер, посторонись! - Адылов идет!).

В этом "раю" самые высокие и светлые идеалы превращались в свою противоположность. Идея "Равенства" довольно быстро воплотилась (и еще воплощается - будем реалистами) в "уравниловку". Эталоном и мерилом "социальной справедливости" стала обезличка очередей (интересно, что ни в одной утопии, даже со сверхуравнительными идеалами, мы не встретим очереди... Кстати, характерно, что "сталинская" социалистическая утопия, воплощенная в тысячах произведений искусства и литературы, не дала ни одного подлинно художественного своего воплощения в слове, камне, красках, кинопленке).

Мне кажется, что причины наших бед были как раз в том, что мы жили и работали, рождались и умирали в условиям почти полного господства утопии. Мы жили в идеальном (буквально) мире. Мы видели, что хотели видеть, мы слышали, что хотели слышать. А реальный социализм развивался у нас на уровне вытеснения одной утопической концепции другой. Беда в том, что мы почти все время пытались строить коммунизм через "голову" социализма, не представляя себе отчетливо и полно всей сложности и многогранности ни того, ни другого.

Более того, мы о развитии именно социалистической фазы коммунистической общественно - экономической Формации как следует и не мечтали. Вернее, мы не успели о ней помечтать. Еще на XIX съезде партии, в 1939 году, И. В. Сталин провозгласил на весь мир о вступлении СССР в стадию строительства коммунизма. И поэтому в открытом письме Ф. Ф. Раскольникова И. В. Сталину появились горькие строки: "...вы объявили социализм построенным до конца, и рабочие с недоумением шепотом спрашивали друг друга: если это социализм, то за что боролись, товарищи?" Но "сталинская" социалистическая утопическая модель социализма не нуждалась и не нуждается в вопросах. Она оперирует категориями Прошлого, Настоящего и Будущего в форме лозунгов, а те требуют слепой веры, а не мечты.

Сейчас очень часто (даже от людей молодых) можно услышать: "Веру, мол, потеряли, нечем жить..." Да, в кого-то (например, в "Большого Брате" или "Отца Народов") верить значительно легче, чем во что-то (добро и справедливость, или крестьянскую мудрость, революционность пролетариата, бескорыстие интеллигенции). Но, по-моему, теряет веру только тот, кто не умел никогда мечтать.

"Надо мечтать!" - говорил создатель нашего государства, "кремлевский мечтатель" Владимир Ильич Ленин, не случайно, наверное, рекомендовавший в далеком и грозном 1920-м году опубликовать немалым для того времени тиражом (и с бумагой тогда было намного сложнее, чем в 1988-м) "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии".

И поэтому сейчас (и надолго - девайте не строить иллюзий!), когда мы пытаемся сбросить с себя путы господства антиутопий прошлого, когда мы занялись перестройкой нашего социалистического - не бюрократически-обывательского, а всенародного! - дома, нашей промышленности, нашей деревни, будет не стыдно и полезно обратиться за советом к А. В. Чаянову и другим "милым и добрым" утопистам прошлого - созидателям настоящего.

Будущее - завтра

1984 - это не только время действия утопии Чаянова. 1984 должен стать последним годом той социалистической антиутопии, где взрывались храмы, исчезали люди, шельмовались их имена, их дело, надежды и мечты.

Почти в каждый экземпляр "Путешествия" был вложен номер газеты "будущего" - "Зодий" за 5 сентября 1984 года. Она заканчивалась следующим неприметным объявлением: "Вчера на Лубянке потерян сверток с рукописями". Не правда ли, символично?! С этим свертком (так удачно найденным когда-то в случае со знаменитым романом Чернышевского) мы и расстались в 30-е: утопия постепенно стала бранно - пренебрежительным синонимом "маниловщины", бесконечным школьным зевком над "4-м сном Веры Павловны". Но...

С 1985 года мы собираемся вести отсчет новой действительности, в которой постараемся восстановить "распавшуюся связь времени" и в которой этот сверток с колоссальным опозданием, но все-таки найден. Из него к нам идут О. Хаксли, Е. Замятин, А. Чаянов - идет сама Утопия. Пусть же в нашем "прекрасном новом мире" утопические лозунги типа "Догнать и перегнать!" никогда не станут руководством к действию. Пусть утопия не выдается - даже из лучших побуждений - за реальность: пусть программа будет программой, а мечта - мечтой. Ведь нас вряд ли уже могут удовлетворить плановые цифры даже до 2000 года: мы хотим увидеть уже сейчас, в 1988 году, - каким он будет, XXI век, страной чьих сбывшихся или несбывшихся надежд? А увидеть будущее без помощи утопии невозможно. Поэтому будем реалистами - давайте мечтать!

Дмитрий ВАНЮКОВ.
Рисунки Евгения САВЕЛЬЕВА.

* Повесть полностью опубликована вновь в № 1-5 журнала "Архитектура и строительство Москвы", 1988 г.