ПРОБЛЕМА КРАСОТЫ В РОМАНАХ И. ЕФРЕМОВА В СВЕТЕ ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ РУССКОЙ КЛАССИЧЕСТОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Изменения в проблематике и всем идейно-художественном строе НФ, которые произошли в последние десятилетия и привели к переоценке ее литературно-общественного статуса, с одной стороны, а также к активному взаимодействию между НФ и "большой" литературой, с другой, заставляют по-новому взглянуть на многие стороны творческого наследия И. Ефремова, оценить в полной мере нравственно-философский смысл и художественное значение ряда ведущих проблем, поставленных в его произведениях.

К их числу принадлежит проблема красоты, сцепляющая "Туманность Андромеды" (1957), "Лезвие бритвы" (1963) и "Таис Афинскую" (1973) в своеобразный романный триптих, несмотря на жанрово-тематическое несходство и художественную неравноценность произведений. При этом первый роман намечает не только проблемные ситуации и сюжеты Последующих, но и те параметры в осмыслении проблемы красоты, которые определяют динамику дальнейших творческих замыслов писателя.

В "Туманности Андромеды" прекрасные люди далекого будущего Земли предстает не просто результатом социально-общественной гармонии, но и самым ценным ее воплощением. Красота совершенного человека уже здесь явилась и мерилом развития цивилизации, и тем следствием универсального закона жизни, биологической и общественной, который пробивается сквозь толщу исторического прошлого и служит залогом взаимопонимания разумных обитателей Вселенной в будущем. Устами Дар Ветра здесь сформулированы две основных составляющих красоты, художественное осмысление которых составит нравственно-философскую доминанту последующих романов: физическая красота - это "целесообразность строения, приспособленная к определенному назначению"; закон, смысл и цель бытия - это "совершенствование человека, его духовного и физического могущества" до полноты гармонии.

"Целесообразность" красоты, долгий путь природного и исторического человека к физическому совершенству, порождающий сходство идеала прекрасного у людей разных времен и рас, намеченные в "Туманности Андромеды" размышлениями историка Веды Конг и творениями художника Карта Сана, - со всею силою развернулись в "Лезвии бритвы", вылились в концепцию красоты Гирина, обусловили духовно-творческие искания Рамамурти.

История нравственного совершенствования человека в неразрывной единстве его физического и духовного могущества, в устремленности к гармонии эмоциональной полноты жизни и нравственно-интеллектуального развития личности, лишь обозначенная в "Туманности Андромеда" (в связи с образами и сюжетом Чары Нанди и Мвена Маса) и отточенная в названии второго романа, составила философско-эстетическую основу "Таис Афинской". Почти уникальная по полноте и многозначности, проблема красоты у Ефремова тем не менее любопытно соотносится с философско-эстетическими традициями русской классической литературы. Она предстает в их свете как стремление воссоединить в качественно новом синтезе универсальный характер красота, идущий от концепций романтизма, и духовно-нравственное по преимуществу истолкование красоты, упроченное реализмом XIX века.

Настаивая на универсальном и всеобъемлющем характере красоты, на одинаковом для всех людей и объединяющем их чувстве прекрасного, выявляющем природное человеческое равенство, романтики утверждали тождество красоты и добра (эстетического и этического), а высшим воплощением красоты считали красоту женщины. Разрушив романтическую утопию красоты, русский реализм сделал упор на этическом (духовно-нравственном), а не эстетическом (физическом) начале как основе прекрасного человека. Совершенно отчетливая в русской литературе от Пушкина и Гоголя до Толстого и Достоевского, эта тенденция привели к известному неравноправию физического и духовно-нравственного компонентов в формуле красоты, сложившейся в нашей культурной традиции. Неравноправию, объяснимому общественно-исторически, и относительному - ибо устремленному к его преодолению в идеале прекрасного: "Красота богов и идеала, они являются прямо обнаженные, но не боги и не идеал этого не вынесут. У обыкновенных, текущих людей красота условна. И только тогда очищается чувство, когда соприкасается с красотою высшей, с красотой идеала", - заметил Достоевский.

Пристальное внимание Ефремова к "целесообразности" красоты, к роли Эроса в духовном совершенствовании человека, кажущееся инородным для нашей культурной традиции, на самом деле вызвано ею же подготовленным стремлением свести воедино физическое и духовное начала в "богоподобной" по своей гармонически-прекрасной сущности личности. (В атом плане заслуживает специального внимания проходящее через весь XIX век осмысление эллинистической концепции красоты как совершенной гармонии).

Говоря о проблеме красоты у Ефремова, нельзя миновать и такое философско-эстетическое явление, как роман Чернышевского "Что делать?", в котором неразрывно связаны духовное и физическое совершенствование человека, революционное преобразование мира во имя социально-общественной гармонии и история человечества, прослеженная на эпохальных изменениях отношения к женщине - к красоте, любви, свободе, равноправию. Если историческая ретроспектива из "Четвертого сна Веры Павловны" читается едва ли не как "концепт"-программа к страницам "Лезвия бритвы" и "Таис Афинской", раскрывающим путь человека и человечества к одухотворению физической красоты, к обретению любовью собственно человеческого содержания, то символический образ Светлой Красавицы оказывается художественным предвестием самой универсальности красоты в романах Ефремова.

В свете предшествующих традиций отчетливее уясняется как новаторство Ефремова, прокладывавшего пути современной философской фантастике, так и органичность связи писателя, как и современной НФ, с "большой" литературой.

Р. Н. ПОДДУБНАЯ
Харьков