В 1982 году в издательстве "Книга" у меня вышла небольшая книжка "Братья Гранат", рассказывающая о жизни и деятельности издателей знаменитого "Энциклопедического словаря". Книга открывалась посвящением "Памяти рано ушедших друзей - А. М. Адмиральского и А. А. Титова". Теперь я могу совершенно точно сказать, что Алексей Михайлович Адмиральский и Александр Александрович Титов (автор единственной, но зато блестящей книги "Лето на водах" - о последних месяцах жизни М. Ю. Лермонтова, талантливый, бескорыстный человек) оказались мне самыми близкими духовно людьми из всех, кого я встречал в 1960-1970-е годы... С Алексеем Михайловичем Адмиральским нас познакомил в 1965 году Михаил Хейфиц. Мы все заканчивали филфак Педагогического института имени А. И. Герцена в Ленинграде (я был моложе их на два года). Под "мы" я имею еще в виду Адольфа Урбана и Владлена Травинского (последний учился, правда, заочно). Судьба сложилась так, что в 1960-е годы мы все сошлись в редакции журнала "Звезда" на Моховой, 20. Владлен Травинский стал ответственным секретарем "Звёзды", Адольф Урбан начал работать в отделе критики (позже в отделе прозы появился Саша Титов), а мы с Лешей Адмиральским и Мишей Хейфицем стали постоянными авторами журнала. Скажу сразу: все они были талантливые и одаренные люди. Но ведь любому таланту надо было дать возможность вырасти и развиться, а мы знаем, как это было непросто в то время. И опять нам всем повезло. Заведующей отделом критики "Звезды" работала тогда Нина Георгиевна Губко - удивительная по душевной теплоте и щедрости женщина, давшая путевку в литературу и науку многим нашим талантливым писателям, критикам, очеркистам, ученым. Могу совершенно определенно утверждать, что Нина Георгиевна выпестовала и Адмиральского, и Травинского, и Урбана, и Хейфица, и меня. Вообще отдел критики тех лет журнала "Звезда", его атмосфера, создававшаяся Ниной Георгиевной, его статьи и публикаций, которые ей удавалось в те годы осуществить, абсолютно не уступали "Новому миру" А. Т. Твардовского. В небольшой комнате отделе критики "Звезды" Миша Хейфиц и познакомил меня с обаятельным и скромным молодым человеком - Лешей Адмиральским. Мы подружились, ибо на многое уже тогда смотрели одинаково, как, впрочем, и весь наш звездинский круг. Я узнал, что Леша руководит в Ленинградском дворце пионеров литературным клубом "Дерзание". Хорошо помню, что он помог раскрыться целому ряду талантливых поэтов и прозаиков: они все относились к нему с неизменным уважением и любовью. Уже после смерти Леши я узнал, что его отец был репрессирован в 1937 году, но Леша всю жизнь верил, что он жив, в студенческие годы, совпавшие с хрущевским открытием сталинских лагерей, ездил в Казахстан и искал в этих лагерях своего отца, искал, искал, и, может быть, тогда и начала развиваться его депрессия, когда он вдруг терял всякий интерес к жизни и держался только на уколах. С Лешей мы задумали несколько интересных творческих начинаний, - увы, успели осуществить только одно: в 1970-м году выпустили в Лениздате книгу, посвященную жизни и деятельности замечательного петербургского издателя Петра Петровича Сойкина, под заглавием "Рыцарь книги". Сколько выдумки, остроумия да и просто живого таланта внес Леша в этот в общем-то изначально сухой материал (слава Богу, что нам повезло с редактором нашей книги Ингой Александровной Орловой, сумевшей оценить нашу молодую энергию и изобретательность). Правда, литературное амплуа Леши на научно-популярные книги, а научная фантастика, но и здесь, конечно, он не успел полностью раскрыться, опубликовав при жизни в журнале "Техника молодежи" всего лишь один рассказ "Гений". Удостоенный за него конкурсной награды, Леша получил в качестве премии небольшой приемник и очень был доволен, что наконец-то будет слушать дома "голоса". "Дом", конечно, для Леши было понятие относительное, ибо как-то не везло ему с семьей, очень бедно жила его мама, но он никогда ни на что не жаловался, а всегда иронично, с хорошим юмором воспринимал нашу совдепию. Может быть, он и творчески больше успел бы сам реализоваться, если бы не отдавал щедро все, что имел от природы. Знаю, например, что он написал одному человеку целую диссертацию по методике преподавания литературы, и тот стал кандидатом наук. А о том, как он весь выкладывался в "Дерзании", я уже и не говорю. Безусловно, он был честен и благороден. Как и все мы, критики-звездинцы, он был беспартийным. Леша прекрасно понимал, что никакой карьеры он никогда не сделает, но даже под страхом смертной казни он никогда бы в партию не вступил: эта противоречило его убеждениям. И вот прекрасный пример его цветной, благородной и смелой натуры. Многие, очевидно, помнят во второй половине 1960-х годов аресты членов группы Огурцова - так называемый христианско-монархический союз из выпускников Ленинградского университета. Я был тогда хорошо знаком с одним из активных членов этого союза - Евгением Вагиным (оба мы занимались изучением жизни и творчества Достоевского), хотя никакого отношения к этому союзу не имел и даже не подозревал о его существовании. И вдруг начались аресты, Я в это время был в Москве, спокойно работал в архивах, собирая материалы для своих будущих книг о Достоевском и о русских издателях. Возвращаюсь в Ленинград, захожу в "Сайгон" (уникальное кафе, где собирались инакомыслящие, находилось на углу Владимирского и Невского) и вижу, что на меня как-то подозрительно смотрят мои многолетние друзья-собутыльники. "Что случилось, в чем дело?" - спрашиваю. - "Как, ты разве не арестован, или тебя выпустили?" - "Как арестован? Да я только из Москвы приехал, вот прямо с вокзала, даже билет сохранился". И тут они мне рассказывают об аресте группы Огурцова, в том числе и Жени Вагина, а так как все знали, что я с ним хорошо знаком да к тому же интересуюсь православием, то решили: я тоже арестован, тем более один из арестованных имел похожую на мою фамилию (потом выяснилось, что это был Беляев). Бог ты мой! Бегу к жене на Литейный, 26, где мы тогда жили рядом с Осей Бродским. И хотя я несколько раз звонил ей из Москвы, но все-таки... Прибегаю, и жена мне рассказывает про поступок Леши Адмиральского (естественно, она не хотела говорить об этом по телефону), который я, конечно, не забуду до конца моих дней. Оказывается, узнав о моем "аресте", милый Леша взял одного своего преданного старшеклассника из клуба "Дерзание" и пришел ко мне домой. Ученика он вставил во дворе, наказав ему: "Если я не вернусь, значит, там засада и меня тоже замели, но я же должен жену повидать и утешить". Таков был Леша, единственный во всем Ленинграде, кто оказался способен на такой поступок, а ведь у него был и маленький ребенок, и старая больная мать. Больше никто из моих друзей и знакомых так не поступил - струсили. Двадцать лет назад Леша ушел сам из жизни. Многое здесь в этом отчаянном решении переплелось: и смерть матери, и запутанность в семейной жизни, и депрессия, и главное, очевидно, отстранение от любимой работы в клубе "Дерзание", когда он, несмотря на яростное давление начальства, так и не выдал своих учеников, написавших крамольный по тем временем фразы в своих сочинениях (кто-то из родителей, вероятно, успел донести). Может быть, в этом раннем, в тридцать восемь лет, уходе из жизни тоже сказалась честность Леши...
профессор, доктор исторических наук
|
|
|
||