«БОЯТЬСЯ АВТОРУ НЕЧЕГО...»

Два года назад, в журнальном варианте повести А. и Б. Стругацких "Хромая судьба", главный герой произведения писатель Феликс Сорокин рассуждает: "Да, после смерти автора у нас зачастую публикуют довольно странные его произведения, словно смерть очищает их от зыбких двусмысленностей, ненужных аллюзий и коварных подтекстов. Будто неуправляемые ассоциации умирают вместе с автором..." Слова эти были сказаны еще в ту пору, когда настоящего публикаторского "бума" еще не было. Только через два месяца после публикации "Хромой судьбы" увидело свет "Новое назначение" Александра Бека в "Знамени", а "Котлован" с "Чевенгуром" А. Платонова, а "Собачье сердце" М. Булгакова, а "Жизнь и судьба" В. Гроссмана - все это было еще впереди.

Как ни тяжело сознавать, но авторов большинства произведений - смелых, честных, созданных на высоком художественном уровне, поражающих нас сегодня своей актуальностью - уже нет в живых. Четверть века назад скончался Борис Пастернак, а "Живаго" мы получили только в этом году. Давно нет на свете поэта Гумилева - а его первая книга за послевоенные годы вышла только что. Несколько лет, как не стало Бориса Слуцкого - а лучшие его стихи только-только выходят из печати... Подобный скорбный список можно продолжать и продолжать. Наш сегодняшний интерес к произведениям ушедших из жизни писателей, поэтов, драматургов, ученых - не только дань уважения мужеству авторов, сумевших и в трудные годы "сберечь великое русское слово", но и попытка постигнуть то время по произведениям, заведомо "непубликабельным" в то время, а, значит, свободным от пут цензуры и самоцензуры.

Рассказ Владимира Тендрякова "Охота" ("Знамя", № 9) - простое, безыскусное, почти документальное повествование о конце 40-х - возможно, одна из лучших вещей автора, и уж. во всяком случае, одна из самых удачных публикаций в сентябрьских номерах журналов. Фигуры знаменитого Александра Фадеева и совсем незнаменитого, скромного критика Юлия Искина, попавших в одну и ту же мясорубку, что звалась "борьбой с космополитизмом" и принужденные играть роли, определенные им "по статусу", - отражают всю грозную однозначность тех лет. Читать "Охоту" страшно и горько, потому что рецидивы сталинщины - о том свидетельствует эпилог рассказа - продолжаются, в разных областях, в том числе и в науке, в литературе - и поныне, а потому миф о "виноватом" времени и "невиноватых" людях, делающих подлости "по убеждению", должен быть развенчан: это и делает Тендряков в своем рассказе.

"Хроникой времен культа личности" названо повествование Е. Гинзбург "Крутой маршрут" (часть его напечатана в "Юности", №9). Это поразительной силы обвинительный документ, приговор сталинизму - однозначный и в силу того, что написан женщиной, вынесшей такие муки, что не всякий мужчина их вынесет... Тюрьма, лагерь, снова тюрьма, встречи и расставания - с хорошими людьми, с прекрасными людьми, оказавшимися за решеткой, и в этих условиях не сдаться, сохранить чувство собственного достоинства - это очень много. Те из критиков, кто скорбит об отсутствии в нашей литературе "положительного героя" - пусть почитают эти и подобные документальные, невымышленные повествования.

Имя астронома, автора книги "Веселая, жизнь, разум" Иосифа Шкловского наверняка известно многим. Но далеко не все знают, что этот ученый был еще и автором интересной книги воспоминаний "Эшелон" (главы из нее публикуются в №№ 6-7 "Энергии", № 9 "Химии и жизни"). Ученый словно бы подводит некие итоги своей жизни и со скепсисом, присущим и возрасту, и времени написания (книга воспоминаний была создана в 1982 году), с иронией, нередко печально повествует о том, чему сам был свидетелем - происшествиях забавных, трагичных, страшноватых. Делится своими соображениями по ряду острых, "больных" вопросов, дает нелицеприятные оценки многому в сложившейся научной практике. Воистину будь И. Шкловский сейчас жив, как бы ему досталось от коллег, оберегающих "честь мундира"!

И еще об одном ученом хочется здесь упомянуть - об академике В. И. Вернадском. Его труд "Научная мысль как планетарное явление", написанный еще в 1938 году и опубликованный только спустя три десятилетия, долгое время все-таки публиковался с изъятиями. Долгое время взгляды ученого на диалектический материализм - а точнее на сталинское, схоластическое понимание этого явления -кому-то казались крамольными. И вот, в № 9 "Химии и жизни" восстановлены недостающие главы. Оказывается, вот что более всего беспокоило знаменитого ученого: некомпетентное вмешательство в естественные науки, попытки "учить" естествоиспытателей со стороны тогдашних обществоведов. "...В нашей стране, - писал Вернадский, - ...научная мысль находится в положении, которое мешает правильной ее научной работе. В этом случае наша научная мысль сталкивается с обязательной философской догмой... Эта догма, при отсутствии в нашей стране свободного научного и философского искания, при исключительной централизации в руках государственной власти предварительной цензуры и всех способов распространения научного знания... признается обязательной для всех и проводится в жизнь всей силой государственной власти".

...Названием этой статьи послужили слова из стихотворения Александра Галича - поэта, драматурга, чье 70-е со дня рождения мы отмечаем в этом году. Его повесть "Генеральная репетиция" ("Театральная жизнь", начало в № 17), это мемуарное, документальное повествование о 30-, о 40-х, о пьесе "Матросская тишина", которая так и не увидела сцены. В том же стихотворении, откуда мы позаимствовали строку, Галич рассказывает, как на какой-нибудь вечеринке, чтобы повеселить гостей, хозяйка квартиры включит магнитофон и поставит гостям пленку Галича, его песни.

"И гость какой-нибудь скажет:
"От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что сам ему черт не брат!"
"Ну что вы Иван Петрович, -
Ответит гостю хозяйка. -
Бояться автору нечего,
Он умер лет сто назад..."

Эта песня была написана в начале 70-х. Сейчас, в конце 80-х, ситуация изменилась. И слова "бояться автору нечего" мы теперь можем отнести не только к покойным, но и ныне здравствующим литераторам.

А. ДАНИЛОВ