ВАЛЕНТИНОВ АНДРЕЙ

ВАЛЕНТИНОВ Андрей (Андрей Валентинович ШМАЛЬКО). Родился 18 марта 1958 г. в Харькове. По образованию историк-античник, кандидат исторических наук, доцент. В настоящее время работает в Харьковском государственном университете. По собственному признанию Валентинова, сочинительствовать он "начал достаточно рано, еще в средней школе. Где-то в восьмом классе умудрился изваять повесть, которую можно с известной натяжкой отнести к фантастике: приключения современных школьников в робингудовской Англии. В дальнейшем писал что попало - от стихов до иронического детектива и той же фантастики. Впрочем, до недавнего времени подобное "чистописание" воспринималось в качестве одного из хобби, причем не самого главного.

Некоторый перелом обозначился в начале 90-х, когда появилось желание писать "большие тексты". Третьей попыткой оказался роман "Преступившие", который привлек некоторое внимание одного из самопальных издательств. С четвертой попытки (в 1995 году) роман был издан в сборнике "Книга Небытия", после чего писатель Андрей Валентинов был явлен миру. С тех пор и пошло".

В настоящее время А. Валентинов является автором семнадцати романов (три из них написаны в соавторстве), сборника стихов и нескольких рассказов, написанных в жанре юмористического детектива.

Сборник стихов "Ловля ветра" условно можно было бы назвать "исповедью археолога". Для автора археология является "многолетним хобби". Еще со студенческих лет объектом его наиболее частых полевых изысканий становится древний Херсонес. Не удивительно, что именно Херсонес можно считать центральным образом книги.

По жанру большинство стихотворений А. Шмалько относятся к философской лирике. Это раздумья о сущности бытия, о жизни и смерти, о времени. Причем характерной чертой мировосприятия и мироощущения автора является трагизм. Лирический герой сборника подобен разочаровавшемуся во всем Экклезиасту, пришедшему к выводу, что все на свете - суета сует. В книге собраны стихотворения разных лет. Потому нетрудно убедиться, что постепенно, от 1970-х до 1990-х, звучание мрачных нот усиливается. Скорее всего, причину этого следует искать во внешних факторах. Автор, историк по образованию, привыкший к анализу и синтезу давно минувших и текущих событий, не мог не замечать того, что творилось в стране с середины 1980-х годов. Что-то трагическое носилось в воздухе. Не случайно на смену личным, камерным темам приходят глобально-социальные: Афганистан, эмиграция, Смутное время, пустые полки магазинов.

В 1990-е годы стихов в творчестве А. Валентинова становится заметно меньше. Приходит время "суровой прозы".

Говорить о генезисе валентиновской прозы довольно сложно. Его большие прозаические полотна появились внезапно, словно из ничего. На наш взгляд, было бы неправомерным искать корни романов Валентинова в повестях и рассказах из "супертриллера" "Покойник низкого качества" (1996). Написанные в 1970-1980-х годах и посвященные похождениям комиссара Фухе, они представляют собой не более чем шутку. Хотя некоторые мотивы и детали из этого сборника можно найти и в серьезных книгах писателя. Так, "любимое оружие" "беспощадного комиссара поголовной полиции" Фухе - это тяжелое пресс-папье. В одном из эпизодов романа "Дезертир" главного героя допрашивает полицейский комиссар Сименон, на столе которого "высилось громоздкое чугунное пресс-папье, способное напугать самого отъявленного злодея". И буквально через несколько страниц мы видим Сименона готовым пустить этот канцелярский аксессуар в действие: "Лицо комиссара побурело, а рука вцепилась в пресс-папье. Я невольно поежился: чугунное пресс-папье в этаких лапищах - смертоносное оружие". Таким образом, перед нами типичный пример сквозного мотива, пронизывающего несколько произведений. Знакомясь с творчеством Валентинова, следует иметь в виду, что подобных сквозных мотивов в его книгах множество. Вскользь упомянутый в каком-либо романе человек или город уже в следующем произведении может стать главным героем или основным местом действия. Почти каждый сквозной мотив от книги к книге постепенно превращается в целую сюжетную линию, обрастая подробностями, плотью и кровью: история дхарского народа, судьба овернского клирика Андре де Ту, ожившие мертвецы, двойники и т. п. Наличие подобных приемов объединяет сочинения Валентинова в некий огромный цикл, не исключением из которого являются даже стихотворения. Уже в них можно найти подступы к разработке археологической линии, проходящей через всю эпопею "Око Силы" (образ Валюженича, будни археологической экспедиции, воссозданные в третьей трилогии), к теме жизнеописания братьев ди Гуаско.

Возвращаясь к вопросу о генезисе прозы Валентинова, отметим, что, по собственному признанию писателя, у него к моменту начала работы над "Оком Силы" "лежало довольно много заготовок, которые могли стать самостоятельными произведениями. Но так вышло, что они удачно нанизались на общий стержень". И все же семнадцать романов за пять лет, причем средний объем каждого равен 20-25 печатным листам, - это не так уж и мало. Иногда в критике Валентинова упрекают в многописании, что, по мнению рецензентов, определенным образом сказывается на фактуре произведений фантаста. Ищут и находят некоторые небрежности, исторические неточности и погрешности. Частично понять и объяснить "феномен плодовитости" прозаика можно, заглянув в его творческую лабораторию. "Каждая вещь, - поясняет он, - обдумывается очень долго, по два, по три года. Количество переходит в качество, когда я начинаю слышать свой текст. Я его все время проговариваю, это продолжается примерно месяц. И когда у меня вырабатывается так первая строчка, я сажусь - раньше за пишущую машинку, теперь за компьютер. Каждый роман пишу примерно за сорок дней. Моя ежедневная норма - шесть "вордовских" страниц. Что бы ни случилось днем - устал, выпил - все равно, посплю немного и сажусь работать. Пишу легко. Иногда кажется, что в год мог бы написать гораздо больше. Но зачем?".

Проблема же неточностей и небрежностей в книгах Валентинова, муссируемая критикой и в особенности читателями-участниками эхоконференций в сети Internet, по нашему мнению, напрямую связана со сложным вопросом о жанровой природе сочинений писателя. Что это: исторические романы с элементами детектива и фантастики, блестящие образцы которых в свое время создали Н. Кукольник, А. Беляев, В. Владко, А. Казанцев? Или же перед нами романы тайн и ужасов в духе М. Шелли, Б. Стокера и Д. Зельцера? Кое-кто усматривает в Валентинове последователя В. Головачева с его циклом "Запрещенная реальность". Можно было бы вспомнить и мистические сочинения А. Дюма, Н. Греча, М. Загоскина, книги Р. Желязны.

Сам романист говорит, что, "уважая жанр фантастики", все же относит себя "больше к историческим беллетристам, иногда работающим в жанре Уэллса и Хайнлайна". Д. Громов и О. Ладыженский не без оснований определяют жанр, в котором работает А. Валентинов, термином "криптоистория", т. е. "тайная (или скрытая) история". (В дальнейшем мы также будем использовать данный термин). Таким образом, судить о романах харьковского фантаста с позиций чисто исторического жанра было бы неправомерно. Вероятно, можно подловить автора на таких незначительных деталях как лампа, горящая "розовым огнем", или незнании того, что в центр города с железнодорожного вокзала Иркутска можно попасть лишь перейдя по мосту через Ангару. Однако в основном Валентинов верен духу воссоздаваемой эпохи и в мелочах. "Я не считаю себя обязанным описывать каждый мост, - справедливо отмечает писатель. - Работал, как всякий нормальный историк. В мемуарах отыскивал названия улиц, что где находилось. Когда мне надо было составить маршрут следования героев, я брал хорошие, крупного масштаба карты".

Дебютом Валентинова-романиста стала девятитомная эпопея "Око Силы". Структурно цикл разбит на три трилогии: 1-я - "Волонтеры Челкеля", "Страж раны", "Несущий свет" (за неё романист был удостоен премий "Старт-97" и "Фанкон-97") повествует о событиях 1920-1921 годов; 2-я - "Ты, уставший ненавидеть", "Мне не больно", "Орфей и Ника" рассказывает о 1937-1938 годах; 3-я - "Преступившие", "Вызов", "Когорта" посвящена 1991-1992 годам. Интересно, что создавались части цикла не в той последовательности, в которой они выстроены хронологически. Первой была написана заключительная трилогия, где все сюжетные линии получают свое завершение. И лишь потом писатель приступил к работе над началом. На порядок написания частей указывает и особый прием: в названиях книг 3-й трилогии, писавшейся первой, присутствует одно слово, в названиях книг 1-й трилогии, создававшейся второй, мы видим два слова и, наконец, названия книг 2-й трилогии, написанной последней, состоят из трех слов.

Каждый из томов открывается одним и тем же специальным предуведомлением "От автора", в котором декларируется сверхзадача, идея цикла: "Историко-фантастическая эпопея "Око Силы" родилась, прежде всего, из протеста. Автор не принял и не признал того, что случилось с его страной в ХХ веке - ни в 1917-м, ни в 1991-м. Протест вызывает не только чудовищный эксперимент, десятилетиями ставившийся над сотнями миллионов людей, но и то, что истинные виновники случившегося до сих пор остаются не известными, имея все шансы навсегда скрыться за умело выстроенными декорациями. Автор - историк по профессии - признает свое бессилие дать правдивый ответ на вопросы, которые ставит "век-волкодав", но оставляет за собой право на фантастическую реконструкцию некоторых ключевых событий, основанную на вполне реальных и достоверных фактах. Вместе с тем автор уверен, что подлинная история страны, стань она известной, показалась бы еще более невероятной". Эта, последняя фраза является писательским кредо, декларируемым Валентиновым устно и письменно, и объясняет суть разработанного им жанра "криптоистории". Итак, отправной точкой становится какое-то историческое событие. Однако истолковывается оно отнюдь не в традиционном духе, не так, как его преподносят учебники и научные труды по истории.

Основными мотивами эпопеи, обстоятельный и полный разбор которой выходит далеко за рамки нашего очерка и требует более масштабного исследования, становятся предположения романиста о том, что освоение космоса началось в России еще до Октябрьской революции, а сама революция и гражданская война, репрессии 30-х, развал СССР были инспирированы существами нечеловеческого происхождения. В принципе, идея эта не нова для русской литературы. Еще в 1830-х годах русский писатель М.Н. Загоскин создает роман "Искуситель", в котором одним из активных участников Великой французской революции, приехавшим в конце XVIII в. в Россию сеять смуту в душах юношества, был сам Сатана. Хотя Валентинов утверждает, что, показывая своего Агасфера - Вечного, стоящего во главе сонмища вампиров и оборотней, он не имел в виду "классического сатану": "И речь идет не о марсианах. У меня действуют силы разумные, но нечеловеческие. Как ученый, я допускаю участие их в истории, хотя в обозримом прошлом не вижу реальных следов. Но почему не предположить существования в очень далеком прошлом иных, нечеловеческих цивилизаций? Это вполне возможно, в том же Коране об этом подробно рассказывается. Что получилось реально в семнадцатом году? Несколько десятков озверевших от теории интеллигентов взялись спасать человечество. Я просто решил, что эти интеллигенты могут быть и нечеловеческого происхождения".

Образы "нелюдей" у романиста получились достаточно убедительными. Они зримы и узнаваемы. И если в 1-й трилогии лишь в самом конце начинаешь подозревать, что Агасфер скрывается под маской Председателя СНК В. Ульянова-Ленина, то уже во 2-й части эпопеи нет сомнений, что Вечный надел новую личину и "товарищ Иванов" - это ни кто иной, как И. Сталин. Парадоксальность ситуации усиливается, когда читатель знакомится с "подпольным Политбюро", возглавляемым "товарищем Чижиковым" (также один из партийных псевдонимов И.В. Джугашвили). Получается, что в одно и то же время, в одном и том же месте (а не в параллельном мире) существуют два Сталина. Один настоящий, старый большевик, помогающий будущим жертвам скрываться от репрессий. И другой - нелюдь, в духе Фантомаса скрывающийся за известной всем маской, эти репрессии организующий. Что это? Еще одна вариация на тему известного советского мифа о "добром товарище Сталине", не ведавшем, что его именем в Советском Союзе освящался разгул террора? Вряд ли. А. Валентинов слишком умен и тонок, чтобы опускаться до подобного рода мифотворчества. Он просто уважает своего читателя, оставляя за ним право на домысел, на сотворчество. Это становится очевидным, когда, знакомясь с 3-й трилогией, пытаешься ассоциировать Агасфера с реальными лицами новейшей истории России. Ужели Вечного следует называть теперь Борисом Николаевичем Ельциным? Напрашиваются аналогии с попытками Пьера Безухова "просчитать" с помощью кабалистики нечеловеческое происхождение Наполеона Бонапарта. И вновь романист виртуозно уходит от прямого ответа, предоставляя право выбора самому читателю.

Наиболее удачным, на наш взгляд, в когорте Вечного вышел образ Всеслава Волкова. Это развивающийся, психологически убедительный персонаж, знакомый еще со страниц "Слова о полку Игореве". Князь-оборотень Всеслав Брячиславич Полоцкий, погубивший свою бессмертную душу волхвованием, никак не может успокоиться. Он вновь и вновь идет навстречу противнику в надежде, что найдется, наконец, тот, кому суждено его остановить.

Естественно, есть в романах и добрые силы, помогающие положительным героям в их ратоборстве с неприятелем. Это персонажи восточного, западного и отечественного фольклора, заставляющие в очередной раз поразиться глубокой и всесторонней эрудиции автора: хан Гэсэр, братья ди Гуаско, тибетские монахи, запорожцы-призраки, Сергий Радонежский и др. Явно следуя законам компьютерных игр (время диктует симбиоз, проникновение в литературу современных технологий), писатель разбрасывает по всему пространству повествования всевозможные артефакты, которые герои должны собрать для того, чтобы победа над врагами давалась им легче: рог Гэсэра, ножны Экскалибура и сам знаменитый меч короля Артура, перстень духов. Подобная поэтика валентиновских романов позволила И. Феоктистову сопоставить их с фильмами об Индиане Джонсе: "Совпадения налицо: тут и там герои, чтобы спасти свои жизни и само мироздание, должны искать чудесные предметы, реликвии седой старины, обладающие магическими свойствами".

И все же главными героями эпопеи являются не навьи силы, а реальные люди. В первой трилогии, как верно подметил В. Владимирский в статье "История и фантастика", А. Валентинов "главным предметом исследования сделал эволюцию взглядов двух человек (белогвардейского капитана Ростислава Арцеулова и красного комиссара Степана Косухина.-И.Ч.), изначально принадлежащих к противостоящим лагерям, но постепенно постигающих природу сил, приведших страну к хаосу гражданской войны, и понимающих всю нелепость вооруженного противостояния сторонников различных идей". Героями второй трилогии стали сотрудники НКВД (Сергей Пустельга, Михаил Ахилло) и их жертвы (Юрий Орловский, писатель Бертяев, прототипом которого, несомненно, был М.А. Булгаков, с романом которого "Мастер и Маргарита" ведет полемику Валентинов, Ника), хотя разделение на "жертв" и "палачей" здесь чисто условно. По словам того же В. Владимирского, "автор сумел удержаться на некой невидимой грани, не сдавая все карты в руки одной из сторон <...>. Сотрудники карательных органов, встречающиеся среди центральных героев романов, выглядят едва ли не более неприкаянными и несчастными, чем вчерашние - или завтрашние - жертвы НКВД. Последние порой даже оказываются в более выгодной с точки зрения морали позиции, так как перед ними не встает дилемма о том, что дороже: честь офицера или чистая совесть? А ведь для ее разрешения существует только один проверенный способ. Несмотря на вполне законное искушение выставить палачами и подонками всех "бойцов невидимого фронта", герои Валентинова остаются в равной степени реалистичными, а их поступки - вполне психологически достоверными". То же можно сказать и о героях трилогии о 1991-1992 годах: Николае Лунине (образ явно автобиографический, имеющий много общего с судьбой самого автора), Фроле Соломатине, Михаиле Корфе.

Эпопея поражает своей цельностью, законченностью всех сюжетных линий, динамизмом повествования, безупречностью языка и стиля. Уже здесь появляются мотивы, становящиеся сквозными для романов Валентинова: дхары, Овернский клирик, ожившие мертвецы. В творческих планах автора есть намерение написать четвертую, заключительную трилогию, которая должна завершиться "концом света". Правда, после выхода в свет дилогии "Нам здесь жить" писатель, намекнувший, что Армагеддон уже произошел и доведший до конца историю дхарского народа, полагает, что уже частично реализовал свой замысел.

Следующие три романа ("Серый коршун", "Овернский клирик" и "Дезертир") не входят ни в какие циклы, хотя и в них присутствуют сквозные мотивы (прежде всего, эпизоды из жизни дхарского народа), связывающие произведения между собой. В жанровом плане "Серый коршун" и "Овернский клирик" - это историко-фантастические детективные триллеры. Правда, первый из них - детектив без детектива, зато второй обладает всеми необходимыми компонентами криминального жанра.

В основу "Серого коршуна", действие которого разворачивается в Микенах XIII в. до н. э., положен прием, обыгрывающий частичную амнезию главного героя, столь удачно использовавшийся Ф. Фармером и Р. Желязны. Возвратившийся на родную землю бывший вавилонский наемник Клеотер волею случая оказывается вовлеченным в заговор и в результате дворцового переворота восседает на микенском престоле. Однако все вокруг настолько запутано, что герой начинает расследование, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг. Тем более, что ему прямо и косвенно намекают на то, что венец ванакта он носит не без права. Так кто же он, "серый коршун"? По законам жанра писатель до самого конца держит нас в напряжении. Но прямого ответа на вопрос Валентинов не дает, вновь предоставляя читателю право самому выбрать устраивающий его вариант финала.

Роман очень познавателен. Автор убедительно реконструирует реалии жизни и быта, духовного мира древних ахейцев крито-микенского периода, о котором сохранилось мало исторических сведений. Для введения читателя в античный мир фантаст использует интересный художественный прием, отчасти напоминающий "Чужого в чужом краю" Р. Хайнлайна. Мы воспринимаем все глазами почти инопланетянина, т. е. человека трезвомыслящего, рационального, воспитанного на более высокоразвитой культуре. Клеотер - столичный житель, оказавшийся в глухой провинции. Здесь все подчинено несколько иному ритму, иным законам.

В творчестве Валентинова впервые звучит мотив "двойного зрения", которое в дилогии "Нам здесь жить" получит "научное обоснование" и будет названо "теорией адаптации Семенова-Зусера". Клеотер, родившийся в Микенах, но покинувший их еще в детстве, глубоко чужд окружающему его миру. Он не видит и десятой части того, что видят обыкновенные ахейцы. Те, например, уверены, что вокруг них живут боги, кентавры, циклопы и прочие мифологические персонажи. Для серого же коршуна все это лишь сказки экзальтированной толпы. Таким образом, автор как бы превращает роман из фантастического в реалистический. Кентавров, сатиров и дриад на самом деле нет. Они только плод воображения. Подобная точка зрения примиряет ванакта с действительностью, заставляя относиться к своим подданным как к взрослым детям. Лишь однажды второе зрение открывается и у Клеотера: "Я чуть не попятился. Вместо Телла у огня пристроилось жуткое чудище - получеловек-полуконь с людским торсом и лошадиным телом. Иппоандрос... <...> Тея убрала руку, и все приняло прежний вид <...>. Я нерешительно оглянулся. Иппоандросы, киклопы, наяды с дриадами... Что это? Безумный бред дикарей - или мир, который не позволяет увидеть Тот, в Кого я верю? Но мне жить в этом мире". Так кто же прав в этом споре? Клеотер предпочитает не мудрствовать лукаво, спрятавшись в сиянии ауры Единого. Он не решается расстаться со своей самобытностью и стать настоящим ахейцем. И даже в эпилоге мы видим его, уже прожившего долгую жизнь среди греков, все таким же "чужим в чужом краю".

Мотив "двойного зрения" развивается и в "Овернском клирике", по нашему мнению, одном из наиболее интересных произведений А. Валентинова.

За внешней динамичной и увлекательной фабулой книги (расследование таинственного исчезновения и убийства) скрыта глубокая и важная тема - зарождение в недрах мрачного средневековья гуманистической философии эпохи Возрождения. Главному герою, монаху аббатства Сен-Дени Гильому (бывшему участнику крестового похода Андре де Ту) волею церковного начальства поручено разобраться в таинственных делах, творящихся в архиепископстве Тулузском. Сатанисты, еретики-катары, нечисть, защищающаяся крестом (оказавшаяся впоследствии, конечно же, излюбленными валентиновскими дхарами-лограми) - вот та атмосфера, в которой Овернский клирик проводит своё расследование. Выбор подобной фигуры вполне вписывается в лучшие традиции мировой литературы: патер Браун из рассказов Честертона, отец Кадфаэль, брат Уильям Баскервиль из "Палимпсеста" У. Эко. Все они не просто внимательные и проницательные следователи, а, в силу своего сана, еще и глубокие философы, способные не только найти преступника, но и понять и объяснить мотивы, движущие им.

Таков и брат Гильом у Валентинова. Мотив "двойного зрения" получает в "Овернском клирике" двойную же мотивировку. С одной стороны, с помощью чудодейственного бальзама логров у де Ту открываются глаза. Он видит истинный лик логров-дэргов, а не тот облик, в котором их зрят остальные люди. С другой стороны, у брата Гильома открывается еще одно, духовное зрение, или, лучше, прозрение. Разгадать загадку для него не самоцель, он делает это почти без труда. Гораздо важнее увидеть то, что скрыто за самим решением папской курии провести расследование в Тулузском графстве. Кому выгодно? Де Ту видит, что его доклад может спровоцировать разгул церковного террора. Почему же, задается вопросом Овернский клирик, а вместе с ним и А. Валентинов, почему мы, люди, так нетерпимы к любой форме инородности, непохожести на нас. И почему так стремимся все унифицировать, сделать единообразным, идя при этом даже на крайние меры? Не в силах предотвратить неизбежное, брат Гильом бежит из готовящейся зажечь костры инквизиции Европы на Восток. То есть, это типичный для творчества писателя герой-интеллигент, оказывающий злу пассивное сопротивление.

Еще более философским произведением является роман "Дезертир", сочувственно принятый как критикой, так и читателями. С похвалой, например, отозвался о нем мэтр российской фантастики Б.Н. Стругацкий. Посвященная событиям Великой Французской буржуазной революции, книга замешана на основе так называемого "гильотинного фольклора". Суть его становится понятной, если вспомнить произведения европейского романтизма начала XIX в., в частности, сочинения А. Дюма "Тысяча и один призрак", "Женщина с бархоткой на шее" или уже упоминавшийся выше роман М.Н. Загоскина "Искуситель". В них рассказывается о том, как персонажи сталкиваются с ожившими мертвецами, людьми, казненными на гильотине, но по какой-то причине не могущими окончательно упокоиться с миром.

Аналогичный сюжет обыгрывается и в "Дезертире". Его герой, французский аристократ, погибший в бою с санкюлотами, но вернувшийся на землю для исполнения обета, суть которого им забыта. "В одиночестве, - пишет В. Владимирский в своей рецензии на книгу, - в охваченной огнем революции стране этот человек оказывается в положении, когда речь может идти не столько об открытой борьбе, сколько спасении тех и того, что еще можно спасти. Гильотина работает в ударном темпе, но время от времени люди возвращаются - те, чей долг чести остался не выполнен. Не важно, из какого сословия ты происходишь - из первого или из четвертого, из аристократов или из мастеровых, но если понятие чести для тебя не пустое место, ты имеешь шанс вернуться и завершить начатое". Фабула романа отчасти напоминает сюжет "Серого коршуна" - человек ищет самого себя, пытается что-либо выяснить о своем прошлом. Но в отличие от Клеотера, герой "Дезертира" вспоминает в самом конце, что его зовут Франсуа Ксавье Оноре Жан Пьер Батист дю Люсон, двенадцатый маркиз де Руаньяк. Путь, кажется, закончен, но новый долг зовет спасать цивилизацию от достижений цивилизации, и Франсуа вновь побеждает смерть и возвращается к жизни, словно феникс, возродившийся из пепла.

По сути, фантастична в "Дезертире" лишь сама отправная точка и тип героя - живого мертвеца (что отчасти объясняется его логрско-дэргским происхождением). В целом же книга Валентинова реалистична. Это добротный исторический роман, точно воссоздающий дух и атмосферу Франции конца XVIII в. "Нельзя не отметить и ту аккуратность и корректность, - справедливо отмечает В. Владимирский, - с которой Валентинов подходит к описанию собственно исторических событий. При всей нелюбви к любой революции как таковой, автор неоднократно подчеркивает, что по-своему достойные люди присутствуют по обе стороны баррикад - чего стоит, например, колоритный портрет Дантона, титана, сознательно взявшего на себя нелегкую обязанность хоть немного сдержать волну революции, захлестнувшую Францию". Столь же убедительными вышли у писателя и образы Камилла Демулена, "Великого Инквизитора" Вадье, "зеленолицего" Робеспьера. Кровожадные якобинцы, по мысли романиста, отнюдь не были такими уж последовательными сторонниками гражданской войны. Они истинные дети своего времени, XVIII века - века Разума. Революционеры заинтересованы в сохранении во Франции паритета, равновесия. Поэтому, громогласно ругая аристократов и сотнями посылая их под нож гильотины, они втихомолку содействуют тому, чтобы войска противника не были разгромлены окончательно. Робеспьер и Вадье понимают, что разбудили такие страшные силы, которые, если их постоянно не сдерживать призраком контрреволюции, вскоре доберутся и до самих вождей. Как показала история, в этом они оказались правы.

Дилогия "Ория" ("Нарушители равновесия" и "Если смерть проснется") условно "для издателей" названа автором "славянским фэнтези". "На самом деле, - указывает писатель, - это скорее историческая фантазия, с выдуманными народами, местностями, обычаями и так далее". Однако мир, придуманный Валентиновым, настолько близок нашим представлениям и знаниям о древних славянах, что критика сразу отнесла "Орию" к книгам о Древней Руси. "Валентинов описывает именно нашу историю, - утверждает В. Каплан, - не убегая в альтернативные и параллельные миры. Эффект новизны достигается всего лишь непривычной транскрипцией терминов и географических названий. Не князь, а кей, не Днепр, а Денор, не печенеги, а пайсенаки. И...этого оказывается достаточно, чтобы выйти за рамки исторического романа". С подобным утверждением трудно согласиться. Не одна лишь терминология выводит дилогию за рамки исторического жанра, делая ее образцом "криптоистории". Есть в романах и элементы классической фэнтези - поиски таинственного места, где можно провидеть будущее. А темные силы, живущие в Навьем лесу? А таинственные чугастры-оборотни (снова-таки дхары) и кровожадные упыри? А лютые Змеи Горынычи? Кроме того, дилогия отчасти является и футурологией, предупреждением. Не случайно вторая книга называется "Если смерть проснется". Стало быть, она заснула, уже свершив что-то ужасное. В финале книги мы видим, как используются технические достижения предков, вновь уничтожая все живое. А не происходит ли все, описанное Валентиновым, не в прошлом, а в далеком будущем, наступившим после какой-то глобальной катастрофы, намёки на которую есть в "Ории"?

Нельзя не признать правоту В. Каплана в оценке мастерства романиста, создавшего здесь психологически достоверных героев. Так, интересен образ бывшего холопа Навко, взобравшегося на вершины власти. "Умный, смелый и изначально благородный юноша вынужден идти путем предательств и подмен, дабы спасти возлюбленную. Но средства, как всегда, становятся целями, маска двойного, тройного, а потом уже n-мерного агента прирастает к лицу, логика предательств и самообмана затягивает - и вот уже нет Навко, есть лишь знатный дедич Ивор сын Ивора, осознавший истинную цель своей жизни - власть".

Несколько особняком стоит в творчестве А. Валентинова недавно вышедшая дилогия "Нам здесь жить" ("Армагеддон был вчера" и "Кровь пьют руками"), написанная в соавторстве с Г.Л. Олди. Это уже не криптоистория, а антиутопия, ибо в ней показан "конец света", который романист трактует своеобразно. Для него "конец света - не обязательно гибель человечества". Он думает, что "это может быть просто концом привычного". "Нам здесь жить" - произведение достаточно сложное и в некотором смысле рубежное. Подведен определенный итог творчества и Олди, и Валентинова. Здесь, наконец, получает завершение дхарская линия "Ока Силы" и ставится точка под циклом Олди "Люди, боги и я".

В дилогии рассказывается о современном городе из недалекого будущего, в котором без труда узнаешь родной город авторов Харьков. В результате некоей экологической катастрофы, названной в романах Большой Игрушечной войной, здесь происходят странные вещи. Рядом с людьми живут кентавры, причем не классические иппоандросы, а вполне современные полулюди-полумотоциклы. Убийц преследуют Первач-псы с человеческими лицами, рядом с мирными обывателями живут домовые, исчезники, Снегурочки... Нет, это не современная веселая городская сказка. Не веселая уже хотя бы потому, что завершается дилогия вводом в Город федеральных войск и массовым уничтожением гражданского населения. В круговороте локальной войны гибнут все главные герои романов. Вновь, как и в "Овернском клирике", звучит трагическая тема нетерпимости людей по отношению друг к другу. Все нестандартное, непохожее на большинство человечества должно быть уничтожено.

Этапной для творчества Валентинова стала работа над романом "Рубеж" ¹, написанном в соавторстве с Олди и М. и С. Дяченко. Определить жанровую специфику этого произведения достаточно сложно. Здесь мы имеем дело с неким сплавом "философского боевика" (Олди), "криптоистории" (Валентинов) и "волшебного романа" (Дяченко). Собственно Валентиновым написаны вторые части в каждой из двух книг романа. В центре их находятся герои, связанные с Украиной условного XVIII в. Следует отметить, что прошлое Украины воссоздано достаточно точно и выразительно, несмотря на ряд шагов в сторону Альтернативной истории.

Чем отличается история Украины в "Рубеже" от общеизвестной? Ну, разве что тем, что в 1709 г. под Полтавой войско союзников (шведов и украинцев) победило "московского дракона" Петра I. И все. Почему бы и нет? Украина просто отстояла ряд своих прав и вольностей. Но, судя по событиям романа, она осталась частью конфедерации с Россией, ведь для получения визы на "зарубежную" поездку герои едут не в гетманскую столицу, а в Петербург. Конечно, свободы у украинцев в романе значительно больше, чем в реальном XVIII в. Они самостоятельно ведут военные действия против Турции. У них действует свое законодательство, а не законы Российской империи. Однако есть здесь и своеволие "диких помещиков", пользующихся слабостью центральной власти для решения своих проблем, и погромы, и охота на ведьм. Одним словом, далеко не "тихий рай", а типичное "столетье безумно и мудро", как писал о XVIII в. Радищев.

Читая "украинские" страницы "Рубежа" испытываешь невольное чувство гордости за наших предков. Какими они, однако, были славными людьми, какие хорошие песни сложили. Сотник Логин Загаржецкий, его дочь Яринка, писарчук Хведир Еноха, есаул Ондрий Шмалько, пушкарь Дмитро Гром - каждый из этих персонажей выписан живым и запоминающимся.

Несколько образов стоят в этой группе особняком. Это Иегуда бен-Иосиф и пан Мацапура-Коложанский. Последний является лицом историческим, реально существовавшим. Это типичный украинский Дракула или, точнее, Синяя Борода. В нем заключено сразу несколько характеров: философ-сибарит и чернокнижник, развратник и добрый дядька-пестун, хищный захватчик чужих земель и рачительный хозяин, на защиту которого горой встают подданные.

Юдка - герой довольно сложный и противоречивый. С ним связана проблема, которую в свое время так талантливо воплотил В. Гроссман в "Жизни и судьбе". Это проблема геноцида еврейского народа. Семья Иегуды становится жертвой набега гайдамаков на Умань. Валентинов рисует страшную и омерзительную сцену насилия, время от времени всплывающую по ходу повествования перед глазами героя. Читая эти страницы, ловишь себя на крамольной мысли о том, что гайдамаки - это обыкновенные бандиты, а не народные герои. И вот двенадцатилетний малыш (возраст знаковый для иудейской религиозной философии), ставший свидетелем погрома, просит у Неба последней милости. Он молит сделать его убийцей, не знающим пощады. И мольба была услышана. С тех пор в Иегуде бен-Иосифе живут два человека: малыш, которому так и не суждено вырасти, и Мститель.

Противоречивость образа и заключается в этой двойственности. Как малыш, от которого ожидали в будущем великих свершений, суля сан "наставного рава в самом Кракове", Юдка умен и поэтичен. В нем воплотилась и сплелась воедино мудрость еврейского и украинского народов. Он умеет тонко чувствовать и переживать. Но Мстителю приходится пользоваться всеми приемами, даже запрещенными. И потому зеркальным отражением сцены изуверства гайдамаков Зализняка становится эпизод взятия Юдкой села Гонтов Яр, устроенной им кровавой свадьбы.

Иегуда бен-Иосиф повторяет судьбу всех главных героев "Рубежа". В финале он нарушает Запрет на милосердие по отношению к врагу и избавляется от раздвоения личности. Глубоко символичной становится сцена единения трех нарушителей Запрета: Юдки, Рио и каф-Малаха.

Сочинения: ² Волонтеры Челкеля. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Страж раны. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Несущий свет. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1996; Золотая богиня // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.4-46; Методика Фухе // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.99-101; Великая пропажа // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.101-102; Справедливость // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.102-103; Рождественский рассказ // Покойник низкого качества. - Харьков, 1996. - С.104-105; Ты, уставший ненавидеть. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Мне не больно. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Орфей и Ника. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; 12. Преступившие. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Вызов. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Когорта. - М. - СПб.: АСТ - Terra Fantastica, 1997; Дезертир. - Смоленск: Русич, 1997; Овернский клирик. - Харьков: Фолио, 1997; Серый коршун. - Харьков: Фолио, 1997; Нам здесь жить. Книга первая. Армагеддон был вчера. - М.: ЭКСМО, 1999; Нам здесь жить. Книга вторая. Кровь пьют руками. - М.: ЭКСМО, 1999; Рубеж. - М.: ЭКСМО, 1999; Ловля ветра: Сборник стихов. - Харьков: ХГЦКНО "Похищение Европы", 1997; Небеса ликуют. - М.: ЭКСМО, 2000; Ория: Нарушители равновесия. Если смерть проснется. - М.: ЭКСМО, 2000; Печать на сердце твоем. - М.: ЭКСМО, 2000.

Литература: Владимирский В. История и фантастика // Если. - 1996. - № 10; Владимирский В. Дезертир (Рецензия) // Если. - 1997. - № 1; Дудко Д.М. Эпоха буржуазной реакции в зеркале фантастики // Бумбараш. - 1998. - № 2; Каплан В. Ория (Рецензия) // Если. - 1998. - № 7.; Книга небытия (Рецензия) // Двести. - 1995. - Е.; Петрова В. Его герой - интеллигент нечеловеческого происхождения // Книжный клуб. - 1997. - № 23.

И. Черный

1. Роман "Рубеж" был удостоен 1-ой премии в номинации "Крупная форма" на фестивале фантастики "Звездный Мост-2000" в Харькове.

2. В 2000-ом году в серии "Нить времен" московского издательства "ЭКСМО-Пресс" у Андрея Валентинова вышли также книги "Дезертир", "Овернский клирик" и "Диомед, сын Тидея" (том 1: "Я не вернусь").