§ 5. Пыльные тропы планет...

Мы должны раздувать в пламя любую искру разума. Если разум в оковах – надо сломать их. Если разуму трудно – надо ему помочь. Если разум высок – надо самим научиться.

Дж. Уиндем

...Мы не выбираем себя, мы себе даны и целиком отвергнуть этот дар практически не можем; но если появляется хоть малейшая возможность противопоставить себя навязанному дару – как же не воспользоваться ею?

Ст. Лем

После проблемы «общества благоденствия», пожалуй, именно проблема «человек и космос» развита самым подробным образом в современной литературной утопии в облике научной фантастики.

«Острова Утопии» в ближнем и дальнем космосе

Вначале «ближний космос»: Луна, Марс, Венера – выступают в качестве заменителей «блаженного острова Утопии». Развитие теоретической и практической земной географии вытесняет дислоцирование обществ и государств Утопии сначала с поверхности Земли, а затем и из Солнечной системы. Утопия перемещается либо по вектору времени (что, кстати сказать, по ее содержанию не всегда возможно: многие гипотетические социальные ситуации попросту не вписываются ни в прошлое, ни в будущее земной цивилизации), либо – и чаще всего – в иные миры. Этот сюжетный ход литературной утопии – в соответственно обновленном варианте – вполне успешно применяется ею и сейчас. Планеты Солнечной системы теперь уже во многом известны, с другой стороны, техника перемещения в космосе – и реальная и, соответственно, научно-фантастическая, литературная – далеко шагнула вперед: пространство существования «обществ благоденствия» (или, наоборот, – если перед нами антиутопия) переместилось в другие звездные системы и даже в другие Галактики...

Другое назначение космоса в литературной утопии: поиски пространства для реализации возросших возможностей человека. По своему существу – это развитие сюжета местонахождения «острова Утопии»: эти возможности тяготеют все к той же проблеме «общества благоденствия», все к тем аспектам гипотетического развития личности и т. п.

Западная фантастика большей частью изображает это возрастание возможностей как прямую линейную экстраполяцию земной истории и земных дел буржуазного мира: колонизацию новых планет, истребительные войны с аборигенами, межгалактическую торговлю всеми возможными и невозможными товарами, приключения преступников и сыщиков в космосе, борьбу империй и королевств, разведчиков и контрразведчиков, – перечень этот может быть продолжен до бесконечности... Вся буржуазная ветвь литературной утопии – и консервативная, и прогрессивная оперирует в космосе, рассматриваемом как новое, более широкое пространство деятельности человека, все с теми же социальными атрибутами буржуазного общества, буржуазного образа жизни, буржуазного образа мышления. Для консервативной утопии такая форма сюжетных построений служит прикрытым, неявным способом утверждения извечности буржуазного строя общества. Для прогрессивной утопии создается возможность более остро, гипертрофированно показать внутреннюю конфликтность буржуазного деградирующего мира, противопоставить ему те или иные общие и абстрактные человеческие добродетели.

В этом же ключе «работает» и фантастика социалистического направления. Она сплошь и рядом использует «космические подмостки» для показа в гипертрофированном виде коллизий борьбы социализма с капитализмом, борьбы жизненных принципов двух этих антагонистических социальных систем. И здесь роль космоса чисто инструментальна: новое пространство, позволяющее гиперболизировать реальные сегодняшние конфликты. Такого рода прием находит себе место в «Магеллановом облаке» Ст. Лема, в «Стажерах» А. и Б. Стругацких, в «Гианэе» Г. Мартынова, в «Вахте «Арамиса» О. Ларионовой и т. д. и т. п.

Однако космос как новое пространство – само по себе далеко не главное в современной, литературной утопии. Фактически, как мы уже отмечали, здесь речь идет не о каких-то качественно новых проблемах жизни и исторических судеб человечества, а о расширении старых. Космос здесь – чисто инструментальное средство гиперболизации современных земных проблем, в известной мере механическая гипертрофия земной повседневности.

Что же главное? Главным являются такие проблемы современности (и особенно будущего), такие проблемы современного социального знания (особенно прогностической его ветви), относительно которых космос является единственно возможной областью их постановки и решения. О нескольких таких главных аспектах проблемы «человек и космос» в современной литературной утопии мы и считаем необходимым поговорить в этом разделе.

Человек и природа: от земных до космических масштабов

Прежде всего космос выступает необходимым элементом решения проблемы противостояния человека и природы на всю видимую перспективу.

Как мы уже писали выше, современная научно-техническая революция в известном смысле (создавая материальное изобилие) означает завершение определенного большого (охватывающего всю предыдущую историю человечества) периода противостояния человека и природы. Завершается создание «второй», «искусственной» природы (автоматизированного и автономного процесса производства материальных благ), выступающей связующим звеном между «естественной» природой и собственно общественной деятельностью людей. Центр тяжести противостояния человека и природы несомненно переносится (во всяком случае на определенный, достаточно исторически длительный период) с «внешней» природы на природу «внутреннего»: на природу самого человека как существа биологического и социального. Однако смещение центра тяжести противостояния человека и природы в сторону «внутреннего» пространства природы ни в коем случае не может означать и не означает прекращения освоения пространства «внешнего». Оба эти пространства природы (здесь природа рассматривается под углом зрения человеческой практики) тесно взаимосвязаны, освоение их взаимообусловлено и речь может идти лишь о смещении центра тяжести, а не об отказе от освоения какого-либо одного из пространств ради освоения другого. Смещение же центра тяжести противостояния человека и природы является совершенно очевидным историческим фактом.

Однако смещение центра тяжести противостояния человека и природы означает и какие-то качественные изменения относительного самого «внешнего» пространства. Меняется сам круг этого пространства (в частности, необходимым становится выход в космос), меняются во многом средства его освоения, показатели эффективности человеческой практик и т. п.

Литературная утопия рассматривает сейчас возможные варианты последующей деятельности человека по взаимодействию с природой. Здесь есть ряд аспектов (например, проблемы экологии), к которым космос не имеет прямого отношения, однако, основная часть их более или менее прямо в проблему освоения космоса упирается. ⁷⁴

Литературная утопия в явной (или неявной) форме ставит и самое главное в этой проблеме: где все же будет центр тяжести противостояния человека и природы?

Целый ряд произведений литературной утопии и до сих пор исходит фактически из признания того, что освоение «внешнего» пространства всегда и во всех условиях имеет решающее значение. В этом случае выход в космос, во-первых, сам по себе абсолютно необходим, во-вторых, эта экспансия в космос практически может быть ограничена только самой природой, ее законами (причем такое ограничение грозило бы человечеству в перспективе неисчислимыми бедствиями: вплоть до гибели), в-третьих, ради продолжения и развития этой экспансии человечество должно быть готово платить практически любую цену (т. е. критерии эффективности продвижения в космос тяготеют к безусловной необходимости такого продвижения, а не к каким-то свойствам самого по себе человека). Весьма типичным для такой постановки проблемы является, в частности, описание преобразовательной деятельности людей, далеко выходящей за пределы не только Солнечной системы, но и за пределы галактик (Г. Альтов «Порт Каменных Бурь», С. Снегов «Люди как боги» и др.); описание продвижения в космос ценою любых жертв, причем целевые функции такого продвижения обычно либо неопределенны, либо заведомо идеализированы с точки зрения их конечного эффекта (дань этой тенденции отдал И. А. Ефремов, к ней тяготеют, пожалуй, большинство пишущих о космосе, к ней тяготеют попытки слепо абсолютизировать героику космоса типа «Легенд о звездных капиталах» Г. Альтова и т. п.).

Возможно, что сторонники этой трактовки проблемы «человек и космос» правы во многом или даже в главном (если бы на этот вопрос существовал вполне определенный, однозначный ответ, он не был бы предметом исследования литературной утопии), однако, их оппоненты достаточно убедительно показывают нам иные возможности противостояния человека и природы, иные аспекты продвижения человека в космос. К сожалению, эта концепция пока не получила столь обстоятельного отражения в литературной утопии (по нашему мнению, дело здесь отнюдь не в самой по себе слабости и этой концепции, а в определенной инерции мышления, непроизвольно стремящегося экстраполировать принципы взаимодействия с природой нашего времени на будущее, на всю видимую историческую перспективу).

Наиболее крайняя позиция здесь отражена, пожалуй, в уже рассматривавшемся выше романе Ст. Лема «Возвращение со звезд». Эта крайность (но со знаком «плюс»!) – не в полном отказе «бетризованного» мира от проникновения в космос. Она – в позиции Эла Брегга и его товарищей: даже если космос дает минимально мало в собственно научном смысле, даже если весьма проблематичным остается само существование (не говоря уж о контактах) внеземных цивилизаций, продвижение в космос остается необходимым для человека как существенный элемент его самоутверждения в борьбе с природой, как элемент воспитания и утверждения в нем подлинно человеческих качеств, человеческой морали и т. п. Здесь решающая роль в целевых установках продвижения в космос отведена именно и прежде всего собственно внутрисоциальному, внутричеловеческому, а не аспектам прямого противостояния человека и природы. Аспект освоения «внешнего» пространства здесь отнюдь не отрицается и не преуменьшается: попросту дана картина его безусловного подчинения освоению пространства «внутреннего».

Космос как «пространство знания» или проблема контакта

В проблеме освоения космоса как своего рода пространства взаимодействия с природой литературная утопия проделала весьма любопытную эволюцию. Вначале проблема освоения космоса отражалась как процесс проникновения в «физическое пространство»: открыть новую планету, проникнуть на уже известную, что-то использовать из найденного в космосе, познакомиться с новыми явлениями природы и т. п. Однако, чем дальше, тем больше проблема проникновения в космос связывается с так называемой «проблемой контакта»: установление связи и обмен информацией с другим разумом. «Другой» разум, необходимо, по мнению большинства авторов, присутствующий в «большом космосе», выступает в решающей степени как источник нового знания: «они» знают либо в целом больше нас, либо знают то, мимо чего мы прошли. Цель освоения космоса в новом направлении литературной утопии существенно сдвигается: в космосе вряд ли особенно эффективно искать возможностей расширения предметного богатства человечества (хотя урановые или им подобные рудники на других планетах устойчиво кочуют из романа в роман, из рассказа в рассказ), – главное, что он может дать, это скачок в знании, в информации. Главная ценность, скрытая в космических далях, – потенциальные ресурсы нового знания. И если это знание можно найти готовым, т. е. уже добытым разумом, уже облеченным в символические формы языка, то это и есть самое ценное. Так постепенно вызревает самый важный аспект идеи контакта. Литературная утопия отражает этот аспект освоения космоса по-разному. «Туманность Андромеды» И. Ефремова очень не похожа на «Андромеду» Ф. Хойла и Дж. Эллиота, «Детский сад» и «Необъятный двор» К. Саймака – на «Чердак вселенной» С. Павлова. Однако всех их связывает одно общее: космос – это область, где может и должно быть получено новое знание, где человечество может получить новый мощный импульс для движения вперед, новые средства этого продвижения. Если разум закономерен, если он существует как необходимое явление, то взаимный обмен плодами разума, коллективное противостояние природе необходимо должны осуществиться, как выражение зрелости этого разума.

Однако, будучи «физическим пространством», сферой, где может быть найдено новое знание и т. п., космос – поскольку в него проник, в нем присутствует человек – всегда остается и «социальным пространством». Различия в понимании социальной сущности человека, различия в мировоззрении, в идеологии в полной мере нашли себе отражение во всей «космической» проблематике литературной утопии. Различны именно не сюжеты (их различие имеет чисто литературное значение), а мировоззренческие позиции в понимании сущности контакта, в понимании социальной природы разумной жизни, в понимании самой по себе закономерной социальной обусловленности контактов с другими формами разума, рассеянными во Вселенной.

Западная фантастика необходимо платит дань «родовым» идеям буржуазного сознания: идее принципиальной враждебности различных форм разума, идее корыстных критериев контакта (вплоть до торговли мыслями и идеями) и т. п. Любопытно, что этот поток идей в сколько-нибудь серьезной литературной утопии обнаруживает явную тенденцию иссякнуть, однако, в массовом потоке фантастики невысокого пошиба идеи враждебности, войны, корысти и т. п. продолжают воплощаться во все новые сюжеты. Идея принципиального единства разума, сколь бы не различались биологические формы, в которые он необходимо может облечься, все в большей степени проникает и в литературную утопию на Западе. Необходимость не только сосуществования, но и самого тесного сотрудничества, необходимость исходить из идеи конечного единства целей существования разумной жизни доказывается в произведениях самых различных авторов: Дж. Уиндема, К. Саймака, Ф. Хойла и Дж. Эллиота, Т. Старджона, Г. Гаррисона. Может быть, особенно четко эти идеи выражены в повести Дж. Уайта «Космический госпиталь». ⁷⁵

Литературная утопия социалистического направления чаще грешит иным: она порой злоупотребляет упрощенным, идиллическим описание общности разумной жизни. В ней чрезвычайно часто встречается наиболее примитивное описание контакта, когда жители Земли и других обитаемых миров изображаются биологически тождественными друг другу (причем речь идет не о чисто условных тождестве и различии, как, например, в «Попытке к бегству» и «Трудно быть богом» А. и Б. Стругацких, а именно о прямом и буквальном отождествлении, как, например, в «Каллисто» и «Каллистянах» Г. Мартынова). Однако в целом фантастика социалистического направления исходит из наиболее прогрессивных и перспективных гипотез относительно возможности контактов с внеземными цивилизациями, относительно возможности чрезвычайно высокой эффективности таких контактов. Исходной здесь является вытекающая из диалектико-материалистической философии гипотеза принципиальной однотипности общих законов развития разума в противостоянии природе, общих в принципе законов социального существования разумной жизни.

Но именно здесь находится и главная проблема – проблема проблем – литературной утопии, разрабатывающей сюжет «человек и космос». Этой проблемой проблем является вопрос о конкретном характере, о конкретных формах общих законов развития разумной жизни и особенно – общих законах социального развития.

«Зеркало» человеческого ...

Проблема общих – не только земных, но и еще более общих, – закономерностей развития разума, развития социальных отношений (т. е. соответствующей сущности разума социальной формы бытия) имеет отнюдь не только и не столько абстрактно-умозрительный характер. Бурная смена событий в современной истории, ускорение ее темпа, с одной стороны, необходимость планомерного, научного управления всем общественным процессом, с другой, требуют нового шага в социальном знании: необходимости овладения всеми данными о закономерностях, формирующих вариативность общественного развития. Знание причин этой вариативности, возможных факторов, делающих тот или иной вариант развития предпочтительным или даже неизбежным, знание очень отдаленных причинно-следственных связей в исторической процессе, позволяющее управлять им в гораздо более высокой степени, чем это возможно сейчас, стало назревающей объективной необходимостью. Поднявшись до таких высот научно-технического и социального прогресса, когда каждое действие, каждый крупный шаг могут иметь глобальные последствия, когда резко возрос темп развития, и важные изменения зачастую происходят быстрее, чем их можно достаточно полно осмыслить, человечество в этих условиях ищет в космосе, во-первых, исходный материал для построения более общей и более абстрактной научной теории социальных изменений (практическое значение такой теории для современной и особенно будущей практики трудно было бы переоценить), во-вторых, попросту «зеркало» (термин этот употребил Ст. Лем в романе «Солярис»), шкалу оценки для человеческого общества, человеческой истории, самого человека. Человечество в своем социальном развитии подошло к освоению космоса как к необходимому и неизбежному условию дальнейшего прогресса, и литературная утопия здесь, как и везде, вполне закономерно предваряет реальную человеческую практику.

Прежде всего, литературная утопия изыскивает какие-то реальные природные основания для того, чтобы построить модель «иной» разумной жизни, которая могла бы служить для человеческого общества Земли координатной системой для измерения и отсчета, могла бы служить эталоном для измерения.

Простейшим вариантом построения в научной фантастике такой системы координат является использование связанного с путешествиями в космос с околосветовыми скоростями парадокса времени (в XIX веке этому предшествовал чудесный сон, продолжавшийся много лет и т. п.). Достаточно сослаться здесь на уже знакомый нам роман Ст. Лема «Возвращение со звезд».

Пожалуй, столь же распространенным вариантом является и сюжет, который условно можно назвать «сигнал из Космоса». Суть и особенность его состоит в том, что человек Земли встречается не с самими другими мыслящими существами, а с исходящей от них информацией (либо в виде сигналов, либо в виде каких-то предметов). Степень и характер овладения этими сигналами и выступает в качестве мерила того, что собой представляет земное человечество. В качестве примеров такого рода литературных утопий можно назвать «Голос неба» Ст. Лема, «Пикник на обочине» А. и Б. Стругацких, «Селеста – 7000» А. и С. Абрамовых, «Андромеда» Ф. Хойла и Дж. Эллиота, «Фактор ограничения» К. Саймака и др.

Наконец, весьма распространенным вариантом является также и описание иной биологической и социальной природы разумной жизни, найденной в космосе. Вариации здесь воистину бесконечны: разная продолжительность жизни в «Гианэе» Г. Мартынова, океан в «Солярисе» Ст. Лема, вирусы-носители разумного начала у О. Степльдона, разумные цветы, существа, похожие на земных животных (крыс, сурка, скунса и т. п.) у К. Саймака, порождающие поочередно одна другую из каждой своей клетки «холодная» и «горячая» расы у Х. Клемента («Огненный цикл») и т. д. и т. п. Иная биологическая (а в некоторых вариантах и вовсе неорганическая) природа жизни обусловливает иной ее строй, иные ее ценности, иные проявления. Только сами по себе разум, труд, социальная форма существования выступают в самом общем виде одновременно и каналом связи, каналом единства земной и внеземной жизни, основанием для создания эффекта «зеркала», эффекта оценки.

Для того, чтобы более наглядно проиллюстрировать, как развертываются в литературной утопии идеи человеческого самопознания, идеи «зеркала» в космосе, попытаемся проследить эту линию в творчестве такого известного писателя и философа, как Ст. Лем. Космическая тема составляет сюжетную основу почти всего художественного творчества Лема. И причину этого Лем ясно и точно определил еще в романе «Солярис» (1961 г.): человечество в космосе ищет «зеркало» для того, чтобы увидеть в нем себя, ищет шкалу для измерения степени зрелости своей цивилизации, для оценки своего состояния и своего развития. Однако эта общая идея, а лучше сказать – одно направление движущейся мысли объединяет не только собственно научную фантастику, но и все творчество Ст. Лема.

Человек подчиняет себе природу, создавая новую науку и новую технику; меняются в ожесточенной борьбе старого и нового социальные формы его существования; меняются цели человеческой деятельности и сами критерии человеческого... Какими же должны быть в основе своей человек и человечество в релятивном мире всеобщего изменения, чтобы сохранить свою бессмертную душу, себя самое и свою сущность среди приведенных им в движение колоссальных, несоизмеримых с его слабой биологической оболочкой, мегатонн и мегапарсеков? Безгранично могущество разума, но проблема не столько в том, чтобы наращивать безгранично это могущество, сколько в том, как отвратить это всемогущество от бессмысленного самоубийства?

Идеи эти – от «Астронавтов» (1951 г.) до «Голоса неба» (1968 г.) – проходят красной нитью через все художественные и философские произведения Ст. Лема и занимают главное место в «Сумме технологии» (1964 г.), «Философии случая» (1968 г.), «Фантастике и футурологии» (1970 г.).

Нет, это – не поиски социально-философской панацеи, не поиски философского камня, свойственные наивным догматикам. Лем ищет не символ веры, требующий слепого преклонения, а формулу знания, способного к развитию, к творческому самообогащению и самокритике. Причем знание это не возникает непосредственно из противостояния человека природе. Становление нового, более высокого знания необходимо предполагает в качестве своего условия коренное изменение социальных отношений.

Выход в космос, по мнению Ст. Лема, столкнул человека не только и не столько с новыми техническими проблемами, но прежде всего резко обострил проблемы смысла и целей человеческой деятельности. Социальная обусловленность поведения отдельного человека («Вторжение с Альдебарана» и «Рассказы о космонавте Пирксе»), человечества в целом («Астронавты» и «Голос неба»), способность узнать, осмыслить и найти пути взаимопонимания не только с близким, но и с противоположным («Солярис») оказалась решающим условием освоения космоса. Эффективность даже собственно естественнонаучных и технических аспектов деятельности по освоению космоса в конечном счете в чем-то самом главном, самом решающем оказалась предопределенной теми социальными целями, которые движут людьми. Социальная система, экстраполированная в космос, неприкрыто обнаружила свою сущность, степень своей исторической зрелости, свою способность формировать конечный успех или конечное поражение человеческих усилий. Проблема «ЗАЧЕМ в космосе?» – социально-философская по своей сути, оказалась в окончательном счете решающей и для столь, казалось бы, безразличной к социализму, столь безусловно естественнонаучной проблеме «КАК в космосе?»

Проблема обнажения, гипертрофированного проявления сути социальных отношений, их влияния на эффективность человеческой деятельности, роли социальных ценностей и целей в обеспечении направленности и успеха деятельности раскрывается наиболее просто и наиболее прямо в серии рассказов о космонавте Пирксе. Эта серия рассказов (все вместе они были изданы в Польше в 1968 г. под общим названием «Повествования о пилоте Пирксе», а на русском языке – под названием «Навигатор Пиркс» в 1971 г. в изд-ве «Мир») – одно из лучших художественных произведений Ст. Лема, глубоко проникающее в логику и психологию столкновения человека с космосом...

...В первом рассказе «Испытание» перед нами еще курсант Пиркс, в заключающем «Дознании» – опытный, далеко уже не молодой командор Пиркс... Вся жизнь его – вернее, та ее часть, которая связана с космосом, – прошла перед нами в девяти рассказах. Вся жизнь его – это новое, с чем сталкивается человек в космосе. Но все это новое – лишь извечно земное и извечно человеческое. Астронавигация, лунная геология, космические оптические миражи.., – но все это, в принципе, по своей внутренней логике не так уж значительно отличается от любой новой «чисто земной» науки. Истинно новое, с чем сталкивается Пиркс в космосе, – это необходимость в чем-то новых собственно человеческих свойствах человека: выдержки, находчивости, самообладания и самоконтроля в неожиданных ситуациях («Испытание», «Патруль», «Условный рефлекс»), подхода к проблеме жизни и смерти, товарищества и долга («Альбатрос», «Терминус»), способов сохранения, развития и утверждения человеческого во взаимоотношениях с совершенной кибернетической техникой («Охота», «Несчастный случай», «Дознание»). Ст. Лем утверждает – и утверждает весьма убедительно, аргументируя построением образной модели, – что именно качественно новые требования к человеческому сознанию и поведению, глубокий анализ их обусловленности будут самым главным в осмыслении космоса.

В рассказах о Пирксе, казалось бы, почти не остается места для раскрытия социальных конфликтов, для суждений об эффективности той или иной социальной системы, для решения главной для нашего современника проблемы – проблемы выбора его места в общественном процессе. Однако эта линия четко проведена в рассказах о Пирксе. Достоинством Ст. Лема является то, что решает он ее без навязчивой дидактичности, без упрощения и вульгаризации в показе противоположности двух социальных и мировоззренческих систем.

Очень убедительно Ст. Лем показывает, что буржуазные цели деятельности органически несовместимы с той обстановкой, которая окружает человека в космосе, что они здесь порой нелепы и опасны («Дознание»). Антагонистическая раздвоенность буржуазной морали может привести в космосе к трагедиям и невосполнимым потерям («Несчастный случай», «Повествование Пиркса»). И хотя в центре внимания рассказов о Пирксе – собственно познавательная деятельность человека в космосе, мы все время ощущает, что та социальная среда, где Пиркс формировался как личность, тот социальный мир, который стоит за ним, не в состоянии помочь, а порой и прямо мешает ему в единоборстве с космосом.

Другой вариант проблемы: «космос – зеркало человеческого» – мы находим в романе Ст. Лема «Возвращение со звезд» (1961 г.). Здесь сюжет, основанный на парадоксе времени, создает возможность для сопоставления и взаимной оценки двух не только различных, но и во многом противоположных вариантов человеческой жизни. Космос здесь не только выступает в роли той среды, с помощью которой становится реальным парадокс времени (т. е. не только выступает в роли своеобразной «машины времени»), но и представляет собой поле развертывания в крайней, экстремальной форме одного из вариантов человеческого существования. Отвечая на вопрос о смысле и характере проникновения в космос, Ст. Лем прежде всего и главным образом отвечает на извечную проблему о смысле и сущности человека и человеческого. Более подробно мы уже писали о «Возвращении со звезд» выше и здесь нет нужды повторять подробно анализ содержания этого произведения.

С особой силой, однако, социальная и идеологическая направленность проблемы контакта в творчестве Ст. Лема звучит в «Голосе неба».

Сюжет «Голоса неба» весьма прост. Получен наконец-то сигнал от какой-то из предполагаемых в космосе цивилизаций. Расшифровка его вначале показалась делом более легким, чем обнаружение, но...

...Математик Хоггарт (книга «Голос неба» написана в виде его мемуаров) неторопливо, с многочисленными отступлениями, рассказывает нам полную внутреннего драматизма историю неудачи проекта «Голос неба», созданного правительством США для расшифровки сигнала из космоса. Шаг за шагом повествование Хоггарта последовательно ведет нас к пониманию глубоких внутренних причин провала грандиозной, хорошо организованной и прекрасно оснащенной попытки расшифровки сигнала.

Хоггарт – отнюдь не alter ego автора, хотя, безусловно, многие идеи Хоггарта не только вложены в его уста Лемом, но и разделяются им. Хоггарт обладает не только своей особой индивидуальностью, безусловно отличающей его от Лема, но и своим комплексом социальных представлений и качеств, прежде всего и отдаляющих его от своего создателя. Иллюзия тождественности, если она и возникает, создается внутренней органической целостностью, глубокой социально-психологической мотивированностью повествования Хоггарта, ведущегося от первого лица.

Хоггарт понимает очень многое, – почти все из причин неудач проекта. Почти.., – но не все!.. И в этом главное отличие Хоггарта – литературного героя – от автора романа: отличие, в котором четко проявилась разница мировоззрения Хоггарта и мировоззрения автора.

Хоггарт осознает неполноту собственно научных познаний человечества, мешающую расшифровке послания. Естественные науки людей Земли еще далеко не поднялись до того уровня позитивного знания, которым располагают неведомые авторы послания. Еще непомерно велик разрыв между науками естественными и гуманитарными. Единство, целостность всего научного знания для науки Земли – пока скорее тенденция, чем осуществленная реальность. Наука Земли еще слишком обособлена от философского и социологического видения мира и поэтому целостное, синтетическое научное восприятие действительности, необходимое для понимания возможных посланий иных цивилизаций, в ней еще не сложилось. С этой точки зрения Хоггарт подвергает уничтожающей критике позитивистскую философию, считая ее одной из главных помех развитию современной науки.

Хоггарт вполне правомерно утверждает, что непосредственное восприятие конкретных особенностей чужой культуры, ее конкретных форм, скорее всего, попросту невозможно. Воспринять, однако, рациональное содержание, сами идеи, предметный мир чужой жизни мы в принципе могли бы. Поэтому не столько отсутствие самого по себе позитивного знания, сколько именно недостаток некоей обобщенной мудрости, извращенный характер буржуазного типа культуры утверждает он, – вот главное препятствие, мешающее расшифровке послания.

Недвусмысленно Хоггарт дает понять, что важнейшей предпосылкой того, почему современное человечество Земли еще не созрело до контактов с другими цивилизациями, способными широко и содержательно проявлять в космосе свое существование, является его разъединенность. Хоггарт говорит о признаках этой разъединенности: о наличии двух антагонистических лагерей, ожесточенной борьбы между ними, о гонке вооружений и концентрации на этом соперничестве, на производстве вооружения всего внимания, всех сил и в том, и в другом лагере, об обстановке секретности, подозрения, тотальной слежки за учеными и т. п. Именно это – и прежде всего это, по мнению Хоггарта, – создает невидимый барьер для понимания как целей контакта, так и самого смысла послания высокоразвитой цивилизации. Без понимания целей информации, целей послания неизбежно внесение систематической ошибки в расшифровку его содержания. Информация в ее полном виде остается непонятой. В том, что цивилизация, пославшая информацию, сумела преодолеть в свое время свою – прежде всего социальную и мировоззренческую – неподготовленность к контакту, в проникновении в природу такой неподготовленности (ибо, как вполне резонно предполагает Хоггарт, цивилизация, пославшая сигнал, очевидно, тоже прошла путь развития, подобный нашему) и заключено, прежде всего, по мнению Хоггарта, превосходство мудрости авторов послания перед людьми Земли.

Шаг за шагом Ст. Лем устами (точнее, пером) Хоггарта показывает нам, как вся обстановка проекта, его организация, черты характеров его участников, их презрение к организаторам проекта – правительству США и Пентагону, их внутреннее неприятие антигуманных целей проекта создают ту атмосферу вокруг расшифровки сигналов, которая, в конечном счете, оказывается одним из решающих факторов его провала. Не может быть эффективной творческая деятельность, когда ее участники не приемлют навязанных им целей творческого задания, когда они боятся результатов своего собственного творчества, когда они презирают сами себя за участие в этом квазитворческом процессе. Буржуазность, доказывает Ст. Лем, враждебна не только поэзии (как писал когда-то Маркс), она враждебна и гуманистическим целям науки...

Далеко не во всем согласен со своим героем Ст. Лем. Точка зрения Хоггарта – это позиция человека, преодолевающего идеологическое давление буржуазного сознания. Преодолевающего, но еще не преодолевшего. Форма мемуаров Хоггарта и позволяет Лему показать всю сложность и мучительность процесса прозрения, показать его изнутри, т. е. наиболее глубоко и драматично.

Точка зрения Хоггарта, вместе с тем, как убедительно показывает Ст. Лем, во многом весьма уязвима с позиций последовательного научного социального знания. Хоггарт по существу пытается рассматривать наше земное бытие, современный нам мир извне, с каких-то надчеловеческих, абстрактно гуманистических позиций, с которых истинная причина несовершенства современного мира неизбежно остается вне поля его зрения. Именно буржуазное общество, его социальные свойства, его цели, его деятельность, его идеология тормозят сейчас движение в целом всего человечества вперед. Уничтожение буржуазности – главное условие общего социального прогресса современности. Вывод этот еще не может сделать литературный герой профессор Хоггарт, но сам автор Ст. Лем развертывает в повести все нужные основания, чтобы читатель в своих выводах оказался способным преодолеть ограниченность представлений ее героя.

Гуманизм Хоггарта носит абстрактный характер. Он не может вылиться в активное социальное действие, не дает представления о путях реальной, практической борьбы с отжившим. Трагедия Хоггарта, его друга и единомышленника физика Протеро заключена прежде всего в их беспомощности перед силами зла. По-человечески сочувствуя своему герою, Ст. Лем, вместе с тем, осуждает абстрактность, беспомощность, бездеятельность его гуманизма.

Весьма своеобразно и остро вопрос о сущности человека и его общественной жизни поставлен в романе «Солярис» (1961 г.), написанном прямо с установкой на раскрытие проблемы «космос – «зеркало» для человека и рода человеческого». Проблема контакта осмысливается здесь с общефилософских, общесоциологических позиций.

«Солярис» – модель встречи человечества в космосе с такой формой жизни, такой формой разума, которая в принципе отлична от земной, составляет для нее Неизвестное с большой буквы. В книге Ст. Лема это Неизвестное – мыслящий Океан планеты Солярис – показано ярко и убедительно. Невероятное и неведомое изображено в романе со всей убедительностью документальной прозы и сама форма документального повествования выглядит здесь, в литературной утопии, органически соответствующей содержанию.

Опытный, трезвый, разумный человек, своеобразный «рыцарь идеи Контакта» Крис Кельвин прилетел на космическую станцию планеты Солярис... Он знает досконально и историю открытия планеты, и ход исследования ее Океана, и неудачные попытки вступить в контакт с ним (поскольку существуют и, кажется, подтверждаются гипотезы о том, что это не только своеобразная органическая, но и мыслящая материя – нечто вроде одного гигантского мозга). Кельвин верит во всемогущество разума, убежден в единстве его конечной сущности: два встречных потока мысли не могут не встретиться... Действительность оказывается много сложнее, много потенциально опаснее и в чем-то трагичнее.

Причины неудачи контакта не в том, что у какой-либо из сторон отсутствует потребность в нем, что невозможность воспринять само по себе направленное на контакт воздействие, что налицо какая-либо враждебность двух разумных начал. Суть в том, что любые средства, любые (причем обоюдные) попытки наталкиваются на непонимание самих конкретных целей контакта, непонимание самой сути направленных на контакт действий, непонимание самого содержания чужого бытия и сознания...

Последовательно и настойчиво ведет нас Ст. Лем к мысли о том, какими ограниченными, условными могут оказаться самые типичные, самые по видимости фундаментальные для людей в обычном течении жизни формы жизнедеятельности, нормы и ценности человеческого поведения, когда человечество сталкивается с чем-то качественно иным по сравнению с ним самим. Это не различие в уровне: для общества будущего, описанного в романе «Солярис», такое различие уже не может быть решающим. Это именно различие в самом по себе качестве: единства самой общей, самой конечной сущности достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело с разумом, но отнюдь недостаточно для установления реального контакта (т. е. взаимопонимания) с ним.

Попытки контакта с Океаном на планете Солярис обернулись трагедией для тех, кто погиб, исследуя планету. Они обернулись трагедией (описание которой образует непосредственно сюжет романа) для исследовательной группы спутника планеты: Гибаряна, Снаута, Сарториуса и самого Кельвина. Суть трагедии людей Земли на станции «Солярис» не только в том, что они не смогли выдержать встречи с материализацией объектов собственной совести, собственных потаенных интимных переживаний. Да, это так. Но это – лишь индивидуальная их трагедия, ее внешняя конкретная форма. Однако подлинное содержание, самая конечная суть этой трагедии много глубже: она заключает в себе не только индивидуальный смысл, но и носит четко выраженный социально-исторический характер.

...Самым страшным, что мы может и должны встретить в космосе, будут не «черные кресты» («Туманность Андромеды» И. Ефремова), не «летающие пиявки» или ужасающие «ракопауки» (рассказы и повести А. и Б. Стругацких), не искусственные «черные мухи» («Непобедимый» самого Ст. Лема), а мы – сами для себя... Сможем ли мы, проникая в космос и осваивая его, заглянуть в создаваемое им для нас «зеркало» и остаться самими собой, сохранить разум, и эмоции, и волю к жизни – вот главная проблема «зеркала». Образно говоря, можем ли мы заглянуть в этом «зеркало» и не «окаменеть», как каменели в древнем мифе наши далекие предки, взглянув в чудовищные глаза Медузы – Горгоны?.. Можем ли познать, проникая в космос, самих себя без ущерба для нашего существования, без опасения за трагический исход этого знания – такова главная проблема.

Такова интерпретация в романе «Солярис» Ст. Лема столь популярного и столь глубокого по сути своей сюжета о встрече в космосе человечества с «другим» разумом.

Ст. Лем в яркой и своеобразной форме с помощью средств литературной утопии, литературного художественного творчества – научной фантастики – показывает нам еще один – космический – аспект историчности конкретных форм человеческого бытия, историчности конкретных формул гуманизма, наряду с общей бесконечностью возможностей поступательного развития человека и человеческого...

Проецируя средствами литературной утопии свой образ жизни, свои мысли, чувства, идеалы, поступки, свое мировоззрение на испытательный полигон Большого Космоса – полигон, где все возможно, где может быть поставлен любой эксперимент, – мы проверяем самих себя на социальную и историческую «прочность», мы получаем возможность в гигантское увеличительное стекло увидеть все устаревшее, изжившее себя, все мешающее человечеству идти вперед, увидеть яснее свои сильные и слабые стороны, увидеть материализованными и свои самые сокровенные мечты и идеалы, и свои самые глубокие опасения и сомнения... В необъятном «зеркале» Большого Космоса литературная утопия помогает нам увидеть наше собственное будущее: мир, в котором нам хотелось бы жить, мир, который создается всей нашей жизнедеятельностью. Мир этот создается нами, но уже не для нас...

Этот мир выше и лучше нашего. Но это – не мир покоя, идиллий, голубых снов... В этом мире человек сможет неизмеримо больше, чем его древняя мечта о «молочных реках в кисельных берегах»... Но в нем человек и должен быть сам неизмеримо выше, чем он был прежде: сильнее, умнее, восприимчивее, ответственнее, человечнее... В этом и заключено самое главное в этом далеком, желанном и трудном будущем!..

74. Связь «земной» науки и техники с освоением космоса рассмотрена, в частности, в работах Е.Т. Фаддева, А.Д. Урсула, Э. Кольмана и др.

75. Космический госпиталь (сборник). М.: Мир, 1972.